|
Каждый следующий день — если не час — приносит нам новости с
Ближнего Востока, ставшего сегодня главной ареной социальной революции.
Свержение режима Бен Али в Тунисе стало началом революционного процесса
в огромном и имеющем принципиальное значение регионе. На наших глазах
рушится убогая картина, годами старательно создававшаяся правыми
комментаторами и адептами «столкновения цивилизаций» всех мастей —
авторитарные режимы vs. «исламские экстремисты». Картина, которая была
чрезвычайно выгодна всем: правительствам США, ЕС и Израиля, местным
элитам и религиозным реакционерам, пытавшихся представить себя в
качестве единственной альтернативы. Но сейчас на улицы арабских городов
вышли десятки тысяч людей под простым и так знакомым по какой-то
забытой истории лозунгом — «Хлеба и свободы!».
Большинство из этих людей очень молоды, и знали в своей жизни по
большей части только нужду, безработицу и государственное насилие. Они
открыты новым идеям и готовы к самопожертвованию. От них сегодня
зависит — к чему приведут сегодняшние события в Египте, самой крупной и
значимой стране региона. Ниже мы публикуем перевод беседы с
египетскими левыми активистами о революционных событиях последних дней.
Редактор International Socialist Review Ахмед Шоки, только вернувшийся
из Каира, и американско-египетский активист Мустафа Омар беседуют с Ли
Сустаром, редактором американской газеты сторонников Четвертого
Интернационала Socialist Worker, о значении происходящих протестов, и
тех социальных и политических силах, которые дали им импульс.
SW: Какое влияние восстание в Тунисе оказало на ситуацию в Египте?
Ахмед: Все в Египте говорят о Тунисе. Это восстание вынесло на
поверхность и максимально обострило ключевые вопросы для Египта —
отсутствие демократии и проблемы в экономике. То, что мы видим сегодня —
это скопившаяся и вышедшая наружу неудовлетворенность повседневной
жизнью на всех этажах общества. Цены на продукты питания растут и их
рост очевидно будет продолжаться. Огромное количество безработных и
бездомных, почти полное отсутствие перспектив для молодежи. Эти же
самые причины находились в центре восстания в Тунисе, и египтяне,
конечно, были очень им воодушевлены.
Мустафа: Через facebook активисты из Туниса давали египтянам советы
по тактике протестов. Например, в последние годы большая часть
протестов, организованных движением за демократические перемены, не
превышала количества в 300—400 участников. Для полиции не составляло
большого труда разогнать их или арестовать большую часть. Сейчас все
совсем по-другому — у всех протестов было что-то наподобие единого
руководства, и каждой демонстрации предшествовала подготовительная
работа. Следуя рекомендациям тунисцев, организаторы в Каире решили не
назначать общее место встречи. Вместо этого, они назначали встречи в
разных местах, а затем группы соединялись рядом с различными
правительственными зданиями. В результате, им удалось переиграть
полицию.
Раньше полиция могла иногда допустить проведение самих демонстраций,
однако контролировали и ограничивали их с помощью насилия и арестов.
Сейчас эта тактика провалилась. Часть протестующих собралась у здания
парламента и попыталась взять его штурмом. Другая часть стремилась
проникнуть в радио- и телестудии. А самый большой митинг протеста
собрался на площади Тахрир в центре города.
Другая проблема для полиции была в том, что они не могли и
представить такого количества участников. Они рассчитывали возможно
всего на пару тысяч, но только на площади Тахрир собралось не менее 10
000, а учитывая протесты в других местах, еще больше.
SW: А что насчет протестов за пределами Каира?
Ахмед: В Александрии полиция вела себя исключительно агрессивно,
применив резиновые пули для разгона демонстрации. Но люди держались и
продолжали идти. И это несмотря на то, что полиция как обычно
арестовала ключевых активистов и оказывала давление на их семьи.
Мустафа: Полиция действительно разгоняла демонстрации в ряде
городов, используя резиновые пули и водометы. Причем сначала они
соглашались на проведение демонстраций, а затем неожиданно применяли
силу. Но это не сработало. Люди не только не испугались, но и перешли в
наступление против сил безопасности. Есть свидетельства того, как люди
жестко избивали агентов спецслужб, а также впечатляющее видео, где
видно как демонстранты обращают полицию в бегство. В других местах, в
ряде городов в дельте Нила — очень промышленно развитом регионе —
демонстрации также имели массовый и решительный характер. В общем, речь
идет о настоящем общенациональном восстании. В Каире в протестах
участвовали ключевые фигуры оппозиции, главная из которых — бывший
кандидат в президенты, Айман Наур, был среди оккупировавших площадь
Тахрир.
SW: Можно ли найти в прошлом прецеденты сопоставимых с нынешними событиями по масштабу? И кто возглавляет их сегодня?
Мустафа: Такого не было с 1977 года, когда площадь Тахрир была
заполнена участниками протеста против роста цен, вызванного политикой
МВФ в Египте. Сегодняшняя объединенная оппозиция возникла после
декабрьских выборов в парламент. Когда стало понятно, что голосование
сфальсифицировано и обеспечит режиму Мубарака абсолютное управляемое
большинство, около 80—90 депутатов из предыдущего состава вместе с
представителями нескольких оппозиционных партий сформировали теневой
парламент. Именно эта коалиция в значительной степени выступала как
инициатор протестов.
Некоторые молодые активисты проводили
обсуждения подготовки и тактики предстоящих акций. «Братья-мусульмане» —
на сегодня самая значительная организация оппозиции в Египте —
официально не призывала к выходу на улицы, но допускала участие в них
своих активистов на индивидуальной основе.
Подготовка к первой демонстрации заняла примерно 10 дней.
Организаторы выбрали 25 января — День полиции, который отмечается в
память выступления египетских полицейских против британских властей в
1951 году. Организаторы хотели бросить вызов полиции именно в день ее
корпоративного праздника, чтобы показать всем ее истинное брутальное
лицо. День протеста также назначен на неделю позже очередной годовщины
волнений 1977, известных как «хлебный бунт». Организаторы, конечно,
понимают специфику нынешних протестов. Одним из важных показателей было
количество самоубийств в последние дни, очевидно совершенных под
впечатлением от поступка тунисского торговца фруктами Мухаммеда
Буазизи, который сжег себя после того, как полиция закрыла его лавку.
Даже New York Times недооценили действительные масштабы этого
движения самоубийц в Египте: многие прыгали вниз с мостов или вершин
многоэтажек, а несколько человек пыталось резать вены прямо у здания
парламента. Вот значимые признаки кипения ситуации, в которой
начинались протесты и которую вполне осознавали их организаторы.
SW: Что можно сказать о политической линии оппозиции?
Ахмед: «Братья-мусульмане» выразили сочувствие демонстрациям, но их
реальное участие в мобилизациях не было заметно. Тем не менее, можно
говорить о широкой поддержке протестов в различных классах общества.
Даже часть среднего класса, поддерживающая разгон демонстраций, в то же
время высказывается однозначно против того, чтобы Гамаль Мубарак, сын
президента, стал его преемником на этом посту. Значимая часть
политического класса явно не в восторге от идеи семейной
преемственности в государстве.
Так что, как ни странно, сегодняшние протесты увеличили вероятность
того, что Хосни Мубарак захочет любой ценой остаться на следующий срок.
Бойкот парламента низвел его легитимность до предела, а власть
исключительных законов и логика чрезвычайного положения сегодня
действует больше, чем когда-либо.
Мустафа: Либеральная оппозиция требует отмены чрезвычайного
положения, проведения честных выборов и сокращения поставок природного
газа в Израиль. В лучшем случае, либералы еще недавно могли вывести
своими силами 1—2 тысячи демонстрантов. Именно поэтому медиа объявили
протесты 25 января беспрецедентными по числу участников.
На самом деле, если подсчитать количество рабочих, принимавших
участие в демонстрациях и забастовках за последние годы, получится не
меньше миллиона. Рабочие движение строилось и крепло на протяжении
многих лет и добилось ряда уступок со стороны правительства. Конечно,
эти обещания исполнялись далеко не всегда — но рабочие чувствовали себя
более уверенно, даже одержав победу только на бумаге.
Все это происходило и задолго до событий в Тунисе. Но что дал пример
Туниса — и это сложно недооценить — он поменял представление о
соотношении сил. Люди сказали себе: «Тунис — маленькая страна, если они
вывели десятки тысяч на улицы, сжигали себя заживо, чтобы заставить
услышать свой голос, и в итоге смели режим — значит, и мы можем это
сделать».
Это можно проследить просто просматривая письма в оппозиционные
газеты. Несколько недель назад — после фальсификации парламентских
выборов — было лишь чувство надежды. Сегодня, говорят люди, у нас есть
причины для надежды — мы можем и должны совершить революцию. Все это
тем более замечательно, что еще с 1970-х, со времен Садата, в народе
культивировалась вражда к Тунису. Даже тогда, когда команды обоих стран
встречались на футбольном поле, столкновения болельщиков всегда
заканчивались убийствами. Сегодня флагами Туниса размахивают участники
демонстраций в Египте.
SW: Смогут ли политические требования слиться с экономическими требованиями рабочих?
Мустафа: Я не знаю, кто точно первым озвучил призыв к
общенациональной забастовке. Но то, что произошло 25 января в Махалле,
одном из центров текстильной промышленности, очень показательно.
Демонстрация, начавшаяся там утром с 200 человек, к вечеру доросла до
45 000. И я уверен, было что много рабочих, не участвовавших в той
демонстрации, сейчас с готовностью к ней присоединились.
Другой важный момент: Египетская национальная федерация профсоюзов,
возглавляемая людьми, назначенными правительством, вступило с ним в
конфликт спустя две недели после событий в Тунисе. Они требовали
контроль над ростом цен, увеличения зарплат и системы скидок на
основные продукты питания, так как сегодня недоступны даже чай или
масло. Тем не менее, даже эти робкие требования неслыханны для
официальных профсоюзов, всегда поддерживавших власть и неолиберальную
политику. И это очевидное воздействие Туниса.
Между тем, условия жизни рабочих продолжают ухудшаться. Только по
официальным данным уровень безработицы составляет 12 %, а реальная
цифра вероятно 24—25 %. Цены на продовольствие растут совершенно
бесконтрольно. Например, одно кило помидоров сейчас стоит 2 $ , а еще
совсем недавно было 35 центов. Это запредельные цены в стране, где
госслужащие получают около 26 $ в месяц! Перспектива голода становится
все более реальной. И в это время МВФ продолжает давление на
правительство, требуя отменить дотации на бензин.
Это главная причина — и люди на Западе часто упускают это — роста
рабочей борьбы в стране за последние три года. Практически каждый
сегодня происходят забастовки, а в последний единый день действий
прошло 12 только крупных забастовок. Правительство старается прекратить
их как можно скорее, сразу обещая выполнения практически всех
требований.
SW: Американские медиа все время сосредотачивают внимание на
возможной угрозе «исламского радикализма» в Египте и на Ближнем
Востоке в целом. Это действительно серьезный политический фактор
сегодня?
Мустафа: За последнее время дважды «Братья-мусульмане»
воздерживались от поддержки призыва к всеобщей забастовке или
общенациональной демонстрации. Первый раз в 2006, и второй раз сейчас,
они не поддержали народный протест. Они по-прежнему остаются самой
крупной политической силой в стране, но они воздерживаются от
вступления в открытую конфронтацию с правительством. Это рабочее
движение и радикальная молодежь сегодня является движущей силой, а
вовсе не «Братья-мусульмане». «Братья» остаются главной оппозиционной
силой, пользующейся наибольшим влиянием — но это влияние как раз не
распространяется на протестующих.
Многие молодые люди и рабочие, влившиеся в движение за последние две
недели, открыты к демократическим и социалистическим идеям. Даже
многие молодые сторонники «Братьев-мусульман» открыты для восприятия
других взглядов — и это привыкли не замечать сторонники убогой схемы
«Ислам против Запада». На одной из демонстраций, например, внешне ярко
выраженный исламист говорил о том, что неважно кто ты — мусульманин или
христианин, главное — присоединяться к борьбе.
И это огромная перемена с 1 января, когда ряд атак на христианские
храмы создал впечатление, что страна может стать ареной межрелигиозных
столкновений. В прошлом году в Египте произошло рекордное за всю
новейшую историю количество нападений на церкви. Но сегодня многие
христиане участвуют, плечом к плечу с мусульманами, в общей борьбе
против полиции и коррумпированного государства, несмотря на то, что их
религиозные лидеры призывают их держаться подальше от протестов.
Все это значит, что для левых, для социалистов, появляются новые
возможности роста. С одной стороны, есть мощный приток свежей крови в
движение, с другой — «Братья-мусульмане» отказываются от борьбы за
влияние на него. Левые и новые молодые радикалы сегодня начинают
определять лицо движения.
SW: Что могут сделать сторонники египетского движения в других странах?
Мустафа: Мохаммед Аль-Барадеи, бывший глава МОГАТЭ и лидер
демократической оппозиции, недавно призвал госсекретаря Клинтон
выступить в защиту прав человека в Египте и на Ближнем Востоке. Адресат
выбран совершенно неправильно. США были главным союзником режима в
Тунисе и сегодня остаются наиболее важным международным партнером
режима в Египте. Американское правительство в полной мере разделяет
ответственность за жертвы режима Мубарака, и конечно не заинтересовано в
демократических преобразованиях. Американские активисты, таким
образом, должны требовать от своего правительства отказа от какой-либо
поддержки коррумпированного авторитарного режима Мубарака — и это будет
важным вкладом в нашу борьбу.
Перевод Ильи Будрайтскиса 
| 
