А произошло следующее. Мероприятия московских большевиков застали полковника Рябцева врасплох, как ни тщательно собирал он силы. Телеграф захватили революционные войска. В Кремле находились большевистские части. 25 октября Исполнительный комитет Совета солдатских депутатов, — а он находился в руках эсеров,— срочной телефонограммой предложил всем войскам воздержаться от выступлений без призыва Совета солдатских депутатов.
Но части гарнизона выходили по вызову Военно-революционного комитета. 26 октября Рябцев отдал приказ:
«Не поднимать никакой гражданской войны, стоять твердо на страже безопасности и порядка, во всех частях и во всех гарнизонах принять все меры к охране национальных ценностей»1.
А части и гарнизоны избирали свои военно-революционные комитеты. Из городов области в штаб поступали неутешительные сведения. Ставка обещала прислать подкрепления только к 30 октября. Туда послали специального депутата ускорить присылку. Артиллерии у Рябцева не было вовсе. Оставалась одна надежда: оттянуть схватку, выиграть время. Непредвиденное обстоятельство помогло Рябцеву. Утром 26 октября, узнав, что юнкера задерживают грузовики, присланные за оружием в Кремль, Военно-революционный комитет заявил по телефону протест Рябцеву. Полковник, притворившись удивленным, предложил прислать к нему делегатов для переговоров. Отправился председатель Московского Совета рабочих депутатов Ногин. Он только что приехал из Петрограда. Вместе с ним пошел и представитель Военно-революционного комитета Муралов, видный троцкист. Он был противником восстания и надеялся избежать его путем соглашения с белыми.
В. П. Ногин
Рябцев заявил пришедшим, что он не желает идти против воли демократии, причем объяснил, что
«под волей демократии он подразумевает решения, вынесенные социал-демократами, большевиками и меньшевиками, социалистами-революционерами и партией трудовиков»2.
Командующий округом намекал на проект резолюции, принятый 25 октября собранием представителей бюро всех фракций Совета.
В результате переговоров, по сообщению Ногина,
«...пришли к выводу, что все действия, которые были произведены обеими сторонами, должны быть ликвидированы. Юнкера будут уведены, а Военно-революционный комитет отведет своп части из Кремля (т. е. роту 193-го полка. — Ред.). Представители Военно-революционного комитета должны послать своего представителя в Ставку.
По вопросу о вооружении рабочих Рябцев просил приехать представителя Военно-революционного комитета, чтобы совместно выработать норму вооружения»3.
Так удалось Рябцеву видимостью уступок выиграть время. В действительности Рябцев и не думал об уступках. В 2 часа дня 26 октября в городской думе собралось заседание «комитета общественной безопасности». Собрание было закрытым. На него не допустили даже представителей Временного правительства — губернского комиссара и его заместителя. Оба они нервно прохаживались по коридору мимо дверей комнаты, где шло заседание. Временное правительство настолько пало в глазах у всех, что «комитет общественной безопасности» не хотел себя компрометировать связью с правительством.
Слово было предоставлено Рябцеву. Полковник рассказал о переговорах с Военно-революционным комитетом. Подчеркнул, что гарнизон Москвы разложен. Уверенности в решительной победе полковник не высказал.
Руднев предложил без прений решить один вопрос: вступать ли в борьбу с Военно-революционным комитетом. Рябцева снова спросили, надеется ли он на победу. Тот не без колебаний ответил утвердительно, добавив, что рассчитывает на помощь Ставки. Все собравшиеся голосовали за переход к военным действиям. Рябцев снова заявил, что он исполнит свой долг, «борьба будет трудна, но он надеется на победу»1.
Таким образом, к 5 часам вечера 26 октября Рябцев получил санкцию «комитета общественной безопасности» на открытие боевых действий. Выбор срока наступления целиком предоставлялся Рябцеву. Он покинул заседание.
Аппетит, однако, приходит во время еды. Убедившись, что представители Военно-революционного комитета проявляют нерешительность, Рябцев, в руках которого было согласие «комитета общественной безопасности» на решительные действия, предъявил новые требования к восставшим. Он потребовал не только увода роты 193-го полка, но и замены юнкерами солдат 56-го полка, которые несли караул в Кремле.
На все убеждения оставить охрану Кремля в руках 56-го полка Рябцев сказал, что он будет стоять на своем, а окончательный ответ сообщит по телефону в Московский Совет.
Вечером 26 октября в Кремль снова прибыл Муралов. После нового разговора с Рябцевым Муралов согласился вывести роту 193-го полка из Кремля при условии увода юнкеров.
Солдаты 56-го полка, узнав о требовании Рябцева, пришли в необычайное волнение. Они готовы были расправиться с Рябцевым. Многие требовали его ареста.
Делегаты Военно-революционного комитета уехали из Кремля.
Ем. Ярославский был отозван из Кремля и получил распоряжение Военно-революционного комитета развернуть работу Военного бюро в частях гарнизона, чтобы не позволить противнику овладеть ими, и подготовить весь гарнизон к участию в боях.
26-го вечером состоялось экстренное заседание Московского и окружного комитетов и областного бюро партии большевиков, вызванное резким расхождением между членами Военно-революционного комитета и Партийного центра по поводу переговоров с Рябцевым. Заседание вынесло категорическое постановление о прекращении всяких переговоров и дало наказ боевым центрам начать решительные действия. 26-го вечером переговоры прекратились.
В 7 часов вечера 26 октября открылось заседание Исполнительных комитетов обоих Советов. Ногин доложил о событиях в Петрограде. Информация его сводилась к тому, что Петроградский военно-революционный комитет был создан «в составе всех фракций». Эта информация Ногина могла создать впечатление, будто занятая им в переговорах с Рябцевым позиция соответствовала ходу событий в Петрограде. Между тем к моменту Октябрьского переворота представители соглашательских партий вышли из состава Петроградского военно-революционного комитета.
Вся речь Ногина была выдержана в примиренческом тоне. Едва Ногин кончил свою речь, как стали выступать те, которых он призывал к совместной борьбе с контрреволюцией. Эсеры зачитали воззвание старого Центрального исполнительного комитета, объявлявшего II Всероссийский съезд Советов незаконным. Они огласили телеграммы Совета крестьянских депутатов, угрожавшего большевикам вызовом войск с фронта.
В этот момент в зале появились делегаты полков гарнизона. Еще вчера, 25 октября, Партийный центр поручил Военному бюро организовать новый временный Совет солдатских депутатов, ибо старый послал своих представителей в контрреволюционный «комитет общественной безопасности». Вечером 26 октября Военное бюро созвало гарнизонное собрание ротных комитетов. Незадолго до того по специальному указанию Свердлова, присланному Ем. Ярославскому, они были переизбраны и почти все находились под большевистским влиянием. Гарнизонное собрание 212 голосами против одного при 23 воздержавшихся постановило:
Ротные комитеты признают единственной властью Советы рабочих и солдатских депутатов. Ротные комитеты будут подчиняться только распоряжениям Военно-революционного комитета Советов рабочих и солдатских депутатов и требуют слияния Советов и перевыборов в кратчайший срок Совета рабочих и солдатских депутатов»1.
Ротные комитеты постановили послать делегации в Военно-революционный комитет и к полковнику Рябцеву. От последнего потребовать увода юнкеров из-под Кремля и освобождения осажденных солдат 56-го полка. В случае отказа
«революционный комитет должен принять самые решительные меры для освобождения арсенала и 56-го полка. Рабочие и солдаты должны быть немедленно вооружены»2.
Гарнизон, таким образом, полностью поддержал большевиков. Но это успешное завоевание гарнизона не было использовано большевиками. Ошибкой было уже то, что колеблющиеся в вопросе о восстании, оппортунистически настроенные члены партии не были отстранены.
Сразу после избрания делегация гарнизонного собрания ротных комитетов явилась на заседание исполнительных комитетов, где Ногин делал свое сообщение. Солдаты выступали с требованием передать власть Советам. Представители полков протестовали против поведения эсеро-меньшевистского Исполнительного комитета Совета солдатских депутатов.
Ногин побеседовал с солдатской делегацией. Он сообщил, что почти достигнуто соглашение с Рябцевым. Солдатская делегация уже ночью прямо из Совета отправилась к Рябцеву. Ее долго продержали в Манеже, издеваясь и угрожая. Один из старших офицеров отдал приказ казакам: пропустить делегатов через строй, т. е. высечь нагайками, но казаки не подчинились и пропустили делегацию к Рябцеву. Сообщив полковнику постановление гарнизонного собрания, делегация возвратилась в Совет.
В общем, итоги дня 26 октября оказались в пользу Рябцева — время решительной схватки ему удалось оттянуть. Но помощи контрреволюция все же не получила. Напротив, гарнизон Москвы явно оказался на стороне большевиков. Рабочие и солдаты были за восстание, за власть Советов. Этого добилась московская организация большевиков.
Утром 27 октября возобновилась борьба внутри большевистских руководящих органов Москвы. Работники, не согласные с решением Московского комитета, областного бюро и окружного комитета о прекращении переговоров, потребовали его пересмотра. Было созвано совместное заседание наличных членов Партийного центра и большевистской части Военно-революционного комитета. На заседании боролись две точки зрения. Одни требовали прекратить переговоры с Рябцевым и начать решительное наступление. Другие настаивали на мирном соглашении, чтобы выиграть время для организации сил.
Партийный боевой центр, наделенный диктаторскими полномочиями, не воспользовался своими правами, допустил дискуссию в момент, когда требовалась особая решительность. Некоторые члены Партийного центра сами надеялись переговорами предупредить восстание.
Большинством голосов — девяти против пяти — было решено вступить вновь в переговоры с Рябцевым.
Мотивы, которыми руководилось большинство при этом голосовании, сводились к тому, что у восставших нет оружия и что путем переговоров надо выиграть время.
«В самый решительный момент, когда Военно-революционный комитет уже организовался, он остался без всяких реальных сил, — докладывал позже, 7 ноября, на Исполнительном комитете Советов Усиевич, председатель Военно-революционного комитета. — Когда он отправился на заседание Советов в 12 часов ночи (на 26 октября. — Ред.) в генерал-губернаторский дом, то в его руках была небольшая команда самокатчиков, другой реальной вооруженной силы у него не было. Ясно, что в первый момент для нас необходимо было приложить все усилия, чтобы не дать взять Советы и Военно-революционный комитет врасплох. Мы знали, что юнкера мобилизуются, и для того, чтобы они пошли против Советов, достаточно было приказа их штаба, а нам нужно было еще собрать силы. Мы знали, что хотя за ними громадное большинство московского гарнизона, что хотя за нас стало громадное большинство рабочих, но это большинство было почти безоружно. Три четверти московского гарнизона не имели оружия. Красная гвардия была в зачаточном состоянии. Поэтому первые действия, которые были предприняты Военно-революционным комитетом, — это вооружение солдат и рабочих»1.
В районах переговоры с юнкерами вызывали недоумение, а порой и прямое возмущение. Всюду лихорадочно создавали отряды Красной гвардии, готовили продовольствие. На заводах и фабриках рабочие поднимались на восстание. Районные Советы кишели, как муравейники. И вдруг известие о переговорах!
Когда в Замоскворецком районном комитете было доложено о переговорах, присутствующие не хотели верить. Началось собрание. Выступили рабочие. Они говорили, что в городе готовится мятеж, во всех казармах офицеры ведут контрреволюционную агитацию. Юнкеров ротами отправляют в центр, а студентам раздают оружие.
Собрание в районном комитете решило протестовать против переговоров. В Военно-революционный комитет послали делегатов, для того чтобы настаивать на более решительных действиях.
Одновременно направили делегацию по полкам, стоявшим в районе, выяснить их настроение. Солдаты встретили делегатов восторженно. В 55-м полку делегата подняли на руки и носили по ротам. Все обещали поддержать выступление. Такую же встречу оказали делегатам в 196-й дружине.
То же происходило и в других районах. Офицеры исчезли из полков. Они ушли к Рябцеву. Солдаты без командиров шли к Совету. Со всех концов города тянулись отряды солдат.
— Куда? — тревожно спрашивали обыватели.
— К Совету! — отвечали солдаты, шедшие часто без оружия.
Здание Совета было переполнено. В комнатах, коридорах, во дворах — всюду толпились солдаты, а на площади появлялись все новые группы.
Меньшевики в своей газете «Вперед» писали, что караульные в Совете пьяны. На следующий день меньшевики вынуждены были принести извинения и напечатать опровержение1.
На площади перед Советом соглашатели, пользуясь скоплением солдат, устраивали летучие митинги. Уговаривали разойтись, вели среди них контрреволюционную агитацию. Военно-революционному комитету пришлось запретить эти митинги.
Под давлением районов Военно-революционный комитет, в свою очередь, старался использовать переговоры для собирания сил. Развернулась кипучая деятельность. Утром состоялось заседание, принявшее ряд необходимых мер. В остальное время постоянно дежурили члены комитета, принимавшие донесения. Рядом в комнате работал штаб Военно-революционного комитета. Приходили комиссары из районов. Докладывали о работе, получали указания. По ряду вопросов тут же устраивались короткие совещания. Военно-революционный комитет устанавливал связи с воинскими частями. Прикреплял к полкам политических организаторов, «попечителей», как их называли на заседании комитета. Была разработана инструкция районным военным комиссарам. В их подчинение передали милицию и Красную гвардию.
Много внимания было уделено организации продовольственного дела, чтобы не оставить население огромного города без хлеба. Были назначены продовольственные комиссары при районных Советах. В целях борьбы с пьянством Военно-революционный комитет решил конфисковать запасы спирта. Патрули получили приказ обходить ночные чайные. В случае торговли спиртом владельцев арестовывать.
При штабе Военно-революционного комитета был создан стол разведки. Разведчики из солдат и красногвардейцев проникали в думу, в район скопления юнкеров, собирали необходимые сведения. Много было добровольных разведчиков, доставлявших сообщения о передвижении войск, о настроении в лагере противника. Военно-революционный комитет мобилизовал транспорт, реквизировал много автомобилей. Рабочие завода АМО предоставили 50 машин. 2 и 22-я автомобильные роты отдали себя в распоряжение Военно-революционного комитета.
Эсеры и меньшевики распространяли по Москве клеветнические слухи. Газеты соглашателей лгали о ликвидации восстания в Петрограде.
Связи с Петроградом не было. Решено было связаться со столицей через Викжель. Там ответили, что они сохраняют «нейтралитет» и потому не позволяют разговаривать с Петроградом, но сами могут вызвать кого-нибудь к телефону и спросить, что нужно. Однако на вопросы, каково военное положение в столице, следовал все тот же ответ: «нейтралитет» не позволяет отвечать. Удалось только выяснить состав Совета народных комиссаров.
После напрасных попыток обойти «нейтралитет» — кстати, он не помешал представителю Викжеля сидеть два дня в «комитете общественной безопасности» — было решено занять силой комнату Викжеля, где стоял телефон. Оказалось, что прямой провод Викжеля из Петрограда идет через телефонную станцию Северной дороги. Там в главном дорожном комитете руководят большевики. Через некоторое время уже разговаривали с Петроградом. Так была установлена телефонная и телеграфная связь Военно-революционного комитета с Петроградом.
Большевики перехватывали телеграммы Викжеля. Из одной телеграммы узнали, что в Ярославле на пристани «Кавказ и Меркурий» лежат винтовки. Железнодорожный военно-революционный комитет предупредил Партийный центр. Тот немедленно командировал представителя в Ярославль.
Военно-революционный комитет утвердил общий план боевых действий революционной армии:
«1. Все военные действия направляются к одному центру.
2. Роль районов заключается в планомерном стягивании к центру своих военных сил. Сепаратные операции предусматриваются, поскольку они не нарушают общего плана.
3. Не упускать из виду, что тыл для районов небезопасен и что может явиться возможность операций революционной армии вне Москвы.
4. Действовать решительно и энергично»1.
Военно-революционный комитет утвердил этот план, но по настоянию скрытых противников восстания и колеблющихся было сделано следующее дополнение к плану:
«5. Наивозможно меньшее пролитие крови.
6. Охрана безопасности населения»2.
В течение дня Военно-революционный комитет добился еще одного успеха: были переизбраны все комитеты 1-й запасной артиллерийской бригады. На совместном собрании бригадного, батарейных и командных комитетов было решено подчиняться только Военно-революционному комитету. Тут же на собрании артиллеристы избрали свой военно-революционный комитет, который стал фактическим хозяином бригады.
Артиллеристы Москвы остались с большевиками.
Меньшевики, члены Военно-революционного комитета, знали о подготовке Рябцевым выступления. Они ультимативно предложили принять следующие условия совместной работы:
1) подпись всех семи членов Военно-революционного комитета на всех бумагах. При подписи одним-двумя членами меньшевики оставляют за собой право обратиться к населению при помощи газет и листовок;
2) послать от Совета рабочих депутатов представителя в «комитет спасения» при городской думе;
3) выполнение всех соглашений, достигнутых в переговорах с штабом округа.
Меньшевики полагали расстроить работу Военно-революционного комитета, заставить его пойти на уступки. Выступление лакеев буржуазии целиком отвечало интересам контрреволюционного «комитета общественного спасения».
Военный штаб белогвардейцев - Александровское военное училище
Предложение меньшевиков было отвергнуто, и они вышли из состава Военно-революционного комитета. Тем временем контрреволюционный «комитет общественной безопасности» тоже не дремал. Рябцев вызывал к себе командиров частей. Он пытался вызвать какую-нибудь боевую единицу из окрестностей Москвы или из области. Но командиры приходили и на вопрос — «А солдаты?» — безнадежно махали рукой:
— Там! У Совета.
Рябцев лихорадочно метался по школам прапорщиков, юнкерским училищам. Юнкера активно готовились. Уже второй день они разъезжали, вооруженные, по городу на грузовиках. На Арбате юнкера раздавали винтовки студентам-белогвардейцам, всевозможным добровольцам и направляли их в Александровское военное училище. Еще 26 октября Рябцев обратился к студентам с призывом немедленно явиться в Александровское военное училище. По инициативе кадетов студенты стали записываться в дружины. 27 октября в богословской аудитории собрались все факультеты Московского университета. Заслушали доклады Лазаревского и Коммерческого институтов. Без прений, даже не голосуя, приняли резолюцию о вооруженной поддержке штаба округа, городской думы и Временного правительства.
Совет офицерских депутатов еще утром 27 октября организовал собрание офицеров, сторонников Временного правительства, и разработал подробный план разгрома Советов и разоружения революционных частей. Об этом тайно сообщили штабу Военно-революционного комитета два офицера лекторских курсов, организованных летом 1917 года культурно-просветительным отделом Совета солдатских депутатов. Но больше всего надежд возлагали белые на Ставку. Из Москвы с ней разговаривали несколько раз. Утром 27 октября с фронта пришла телеграмма:
«От имени армий фронта мы требуем немедленного прекращения насильственных большевистских действий, отказа от вооруженного захвата власти, безусловного подчинения действующему в полном согласии с полномочными органами демократии Временному правительству, единственно могущему довести страну до Учредительного Собрания — хозяина земли русской. Действующая армия силой поддержит это требование.
Начальник штаба верховного главнокомандующего Духонин.
Помощник начальника штаба верховного главнокомандующего Вырубов.
Временно исполняющий должность верховного комиссара при Ставке подполковник Ковалевский.
Председатель армейского комитета Перекрестов»1.
Кроме угроз ничего реального в телеграмме не было. Правда, Духонина поддержал своим авторитетом соглашательский армейский комитет.
Вслед за этим главнокомандующий Западного фронта генерал Балуев срочно телеграфировал Рудневу:
«На помощь против большевиков в Москву двигается кавалерия. Испрашиваю разрешения Ставки выслать артиллерию»2.
Балуев в тот же день сообщил Духонину, что положение в Москве тяжелое; своими силами не надеются побороть выступление большевиков; очень просят прислать войска и, главное, артиллерию.
Духонину стало ясно, что положение становится угрожающим. Он изменил маршруты частей, двигавшихся в Тулу, Брянск, Орел, добавил артиллерию и все послал в Москву.
Днем 27 октября прибыла, наконец, телеграмма Рябцеву, в копии Рудневу:
«Для подавления большевистского движения Ставкой посылается в ваше распоряжение гвардейская бригада с артиллерией с Юго-западного фронта — начнет прибывать в Москву 30 октября — и с Западного фронта — артиллерия с прикрытием. Необходимо, чтобы части до прибытия в Москву были встречены вашими делегатами. Необходимы решительные действия совокупными силами для полного подавления мятежников, поднявших смуту в сердце России.
Начальник штаба верховного главнокомандующего
Духонин»1.
Рябцев понял, что времени терять нельзя. Большевики все усиливались. Артиллерия с Западного фронта, если ей не помешают, — об этом пока еще не думали, — должна прибыть не позже 28 октября. К тому же штаб округа надеялся, что переговоры и разлагающая работа эсеро-меньшевиков внесли неустойчивость в ряды революционных войск.
Рябцев резко изменил позицию. Еще вчера он соглашался договориться о вооружении рабочих. Под этим предлогом он добился вывода из Кремля большевистской роты 193-го запасного пехотного полка. Потом он категорически потребовал вывода из Кремля и большевистски настроенного 56-го пехотного запасного полка. 27 октября все переговоры велись вокруг вопроса о замене солдат юнкерами. Сейчас, в 7 часов вечера, 27 октября, Рябцев оборвал переговоры с представителями Военно-революционного комитета и предъявил ультиматум о сдаче Кремля, роспуске и предании суду Военно-революционного комитета. Срок ультиматума — пятнадцать минут.
Ультиматум подействовал, как ушат холодной воды. Надежды на мирный исход конфликта исчезли, как дым. Военно-революционный комитет убедился, что Рябцев явно тянул с переговорами, чтобы выиграть время. Ультиматум отвергли. Немедленно стали приводить в действие все меры, намеченные на случай вооруженной борьбы. Районным комиссарам города Москвы разослали приказ быть в полной боевой готовности. Немедленно выслать к Совету отряды.
Воинским частям разослали телефонограмму с требованием выполнять только распоряжения Военно-революционного комитета.
Для защиты Совета Военно-революционный комитет вызвал из Замоскворечья отряд «двинцев».
«Двинцами» в Москве называли солдат Западного фронта, главным образом из V армии. Они были арестованы в разных частях на фронте по обвинению в большевистской агитации и посажены в тюрьму города Двинска, — отсюда их название. Позже их перевели в Москву, в Бутырскую тюрьму. Среди «двинцев» было много членов ротных и полковых комитетов.
«Двинцы» долго сидели без суда, даже без конкретных обвинений. 200 заключенных «двинцев» объявили голодовку, требуя немедленного разбора их дела. Военно-судебные власти находились в большом затруднении и заявили, что документы по делам арестованных «двинцев» якобы утеряны. Большевики подняли кампанию за освобождение арестованных. Солдаты московского гарнизона дружно требовали выпустить «двинцев».
В Московский Совет и Военное бюро приходили делегации с резолюциями. Солдаты не только требовали освобождения «двинцев», но упрекали Совет в медлительности и нерешительности. «Довольно слов, пора перейти к делу», — требовали солдаты, выражая свою готовность к борьбе.
По требованию московской организации большевиков и настоянию большевистской фракции Московского Совета «двинцы» во второй половине сентября были освобождены из Бутырской тюрьмы. Всех их было около 860 человек, однако 22 сентября удалось добиться освобождения только 593 человек. Остальные были освобождены уже в дни октябрьских боев.
«Двинцы» рвались в бой; они оказались прекрасными агитаторами и организаторами. Московский комитет большевиков поручал им проведение митингов не только в войсковых частях, но и на фабриках и заводах.
Прорыв "двинцев" через Красную площадь.
Рисунок В. В. Щеглова
Когда в 10 часов вечера 27 октября вызванный Военно-революционным комитетом к Совету отряд «двинцев» проходил по Красной площади, их остановили юнкера.
— Куда вы? — спросил какой-то полковник.
— На охрану Московского Совета.
— Мы охраняем центр, — ответил полковник и приказал «двинцам» сдать оружие.
Солдаты запротестовали. Полковник выхватил револьвер и уложил на месте командира «двинцев» Сапунова. Помощник убитого успел крикнуть: «В цепь!» Сражение было непродолжительным. Раненые и убитые были с обеих сторон, но «двинцы» пробились к Совету, захватив с собой всех раненых.
Е. Н. Сапунов
Открытые военные действия начались.
В момент получения ультиматума происходило собрание районных дум. Там должно было собраться несколько сот активных большевиков. Военно-революционный комитет поспешил их предупредить об ультиматуме.
Все 17 районных дум, из которых 11 были большевистскими, собрались в 6 часов 30 минут в Сухаревском народном доме. Большевики решили избрать новый центр из районных дум, чтобы противопоставить его контрреволюционной центральной городской думе. Собралось около 400 человек. Едва открылось совещание, как; один из гласных, князь Д. И. Шаховской, кадету заявил, что «мер к оповещению всех гласных принято не было» и собрание, по его мнению, подобрано1. Поднялся шум. Шаховского заставили взять свои слова обратно. Председатель собрания, прерываемый все время криками протеста со стороны кадетов и соглашателей, рассказал, зачем собрано совещание, и огласил конкретные предложения:
«1. Выразить полное доверие Московскому военно-революционному комитету, как единственному местному органу правительства.
2. Немедленно организовать межрайонный совет районных дум по два гласных от каждой думы и по одному от управы.
3. Совет избирает из своей среды исполнительное хозяйственно-революционное бюро из семи лиц.
4. Вменить в обязанность бюро немедленно выработать проект мероприятий по вопросам продовольственного распределения и снабжения, городских финансов и охране революционного порядка в Москве и окрестностях.
5. Выработанный проект по одобрении его межрайонным советом представить в Московский военно-революционный комитет для немедленного проведения его в жизнь»2.
Предложение голосовать этот проект без прений вызвало новый взрыв криков. Кто-то требовал слова, другие бурно протестовали. Вдруг на эстраде появился член Военно-революционного комитета М.Ф.Владимирский с внеочередным заявлением:
«Командующий войсками Рябцев предъявил Военно-революционному комитету требование распустить себя в течение пятнадцати минут. Комитет выполнить это требование отказался, и площадь уже обстреливается контрреволюционными частями. Комитет предлагает прекратить разговоры и всем социал-демократам-интернационалистам (большевикам) немедленно отправиться на места и быть готовыми к событиям»2.
Кадеты и соглашатели — меньшая часть собрания — шумно покинули зал. Оставшиеся утвердили резолюцию и бросились в районы.
Ночью 27 октября на совместном совещании членов Военно-революционного комитета и Партийного центра было решено призвать московский пролетариат к всеобщей забастовке и собрать все силы для разгрома белогвардейцев.
Переулки, ведущие к зданию Совета от Большой Никитской, уже были заняты юнкерами. Учитывая опасность захвата Совета белыми, решили разбиться на два центра: один должен был остаться в здании Совета, другой — перейти в один из районов. Между 4 и 6 часами утра 28 октября большинство членов Партийного центра перешло из здания Совета в Городской район. В том же районе был создан «запасный штаб» на случай разгрома Военно-революционного комитета.
Нужно было оповестить полки и вызвать верные части к Совету. Члены Военно-революционного комитета разъехались по районам, где ждали только призыва.
Когда сведения об ультиматуме Рябцева разнеслись по Совету, на сцену снова выползли меньшевики, только утром вышедшие из состава Военно-революционного комитета. Политические маклера вновь предложили свое посредничество для переговоров с «комитетом общественного спасения».
Соглашателей удалили из здания Совета.
На месте остались только те, кто был готов победить или умереть за власть Советов.
Продолжение следует
История гражданской войны в СССР
|
