Хочу сиять заставить заново великие имена. Пусть они снова поведут нас в бой. Последний и решительный.
Аркадий Гайдар
В 1941 году в боях с немецкими оккупантами погиб Аркадий Гайдар - любимый писатель советских людей. Сама жизнь Аркадия Гайдара - это интересная и волнующая книга. Большевик, комиссар, коммунист до последнего вздоха. Шестнадцати лет от роду он командовал полком. Двадцати лет написал свою первую большую книгу. Он был красноармейцем, командиром, военным корреспондентом, писателем, путешественником, даже охотником. Много интересного, а порой и тяжёлого пришлось пережить Гайдару.
Вся жизнь его - подвиг во имя счастья трудового народа
Борис Александрович Емельянов
РАССКАЗЫ
ДЕВЯНОСТО ПЕРВЫЙ
Миновав Триполье, машина свернула в сторону. Гайдар, расстелив на
коленях карту, сидел рядом с шофёром. Он уже воевал здесь, на Киевщине, и
лучше других знал эти места.
— Вот здесь, — говорил он, показывая на заросший крапивой буерак, —
они у нас замучили трёх курсантов.
— Фашисты? — спрашивает шофёр Ваня.
— Гайдамаки, — сказал Гайдар. — Это было ещё в гражданскую войну.
Петлюровцы... Давай направо...
Машина послушно сворачивала на просёлок.
— Вот здесь, — говорил Гайдар, — они у нас убили комиссара...
— Гайдамаки? — спрашивал Ваня.
— Нет, — отвечал Гайдар, — немцы. Оккупанты генерала Галлера. Они
тогда тоже погуляли по Украине и еле унесли ноги... Давай налево...
— А вот здесь, — через полчаса говорил он радостно, — меня стукнули
прикладом по башке. Вот на этой самой поляне. Но зато и мы им наклали по
первое число.
— Немцам? — спрашивал Ваня.
— Да нет же, — говорил Гайдар. — Каким немцам! Атаману Зелёному и его
банде... Давай прямо, дружок, и подбавь газу. Дело идёт к вечеру, а худо
сейчас ночью в этих местах.
Солнце садилось. Удивительно чистым, прозрачно-жёлтым светом были
озарены поля и перелески.
— Не верится, что здесь она, под Киевом, вражья сила, — сказал
Ваня. — Тихо...
Гайдар, будто не слыша, склонился над картой.
— Триста шестой полк остановился левей, — бормотал он. — Здесь должны
быть речка и мост... Тишине не верь...
Когда полуторка вырвалась к переезду, они ещё успели увидеть мирный
пейзаж украинского села.
Река, густо заросшая камышом, протекала внизу. На той стороне, на
горе, стояли дома.
Над крайней белой хатой поднимался тихий дымок. Над синими от
вечернего солнца камышами, почти касаясь их крыльями, плыл белый ястреб.
Тревожно и самозабвенно скликала к себе под крыло поздний выводок
утка-крякуша.
Вдруг в какую-то долю секунды всё изменилось.
От старого тополя на дорогу прыгнул солдат с красной повязкой на
рукаве и крикнул шофёру что-то отчаянное.
Воем и громом ударили сзади тяжёлые миномёты. Белая хатка на краю
села окуталась пылью и покосилась набок. По камышам прошли неровные тёмные
волны — там, внизу, куда-то двинулись, побежали люди. Ястреб крутой
спиралью ушёл в небо.
На склоне горы разорвался снаряд. Брошенная на дороге бричка вдруг
встала на дыбы, как живая. Одно её колесо сорвалось с оси и покатилось,
прыгая на выбоинах, вниз, к воде.
Мирные белые хатки злобно огрызнулись лаем пулемётов и короткими
пушечными ударами. Внизу, на реке, поднялись и осыпались брызгами водяные
столбы.
Шофёр резко затормозил машину и на тихом заднем ходу спустил её
правым боком в кювет.
Сложив карту и бережно спрятав её в полевую сумку. Гайдар неторопливо
вылез из кабины. Из кузова выскакивали товарищи. Сбоку, канавой, бежал к
машине лейтенант с красными кубиками в петлицах.
— Приехали! — сказал шофёр. — Боялись опоздать к началу. Милости
просим.
— Не ворчи, Иван, — сказал Гайдар. — Возьми лучше лопату да засыпь
землёй колёса. Резина — вещь деликатная, и взять её негде. Разорвётся
поблизости мина — и придётся тебе везти нас на горбу.
Подбежавший лейтенант проверил документы прибывших и проводил
корреспондентов в блиндаж командира полка.
Невысокий, плотный майор встретил их на пороге, разочарованно качая
седой головой. Целый день он ждал пополнения, обрадовался было появившейся
машине, а теперь, видно, не знал, что делать. Приехали, да не те.
— Не вовремя прибыли, — сказал он. — Пять минут назад я начал
наступление, но будем говорить прямо — вынужденное. По этой дороге ещё
отходят на Киев наши части... Фашисты её перехватили. С дороги мы их
сбросили. Они закрепились в селе. Оставлять их там нельзя — вгрызутся в
землю, подтянут резервы, и тогда дорога пропала. Батарея миномётов и две
пушки нас поддерживают отсюда... — Он махнул рукой куда-то вдаль. —
Батальон капитана Прудникова занял исходное положение для атаки... Вот и
всё... Глядите, устраивайтесь. Интересного немного...
Корреспонденты начали «устраиваться». Фотограф отправился на
наблюдательный пункт миномётчиков, двое товарищей ушли на огневые позиции
артиллеристов...
— Ну, а вы куда? — спросил командир полка, оставшись в блиндаже с
Гайдаром. — Останетесь здесь?
— С вашего разрешения, товарищ майор, — сказал Гайдар, — я хотел бы
пройти в батальон капитана Прудникова.
— Прудникова? — удивился майор. — Я же вам сказал, что Прудников
изготовился для атаки. Он идёт в первом эшелоне.
— Вот-вот! — обрадованно сказал Гайдар. — Это хорошо, что в первом...
Времени у нас немного.
— Я ведь вас знаю, товарищ Гайдар, — вдруг неожиданно мягко и ласково
сказал командир полка. — Дочка моя очень вас любит. Книжки вы хорошие
пишете. Писатель вы отличный. А у нас война идёт, товарищ Гайдар. Жестокая
война. В батальоне капитана Прудникова, — он особенно тщательно выговорил
слова «в батальоне», — осталось всего-навсего девяносто человек. Может
получиться, что Прудников не останется на командном пункте и пойдёт в
атаку с бойцами. Даже наверное будет так.
Гайдар молчал.
В это время зажужжал полевой телефон.
— Капитан Прудников на проводе, — сказал связист. — Просит срочно.
Командир полка взял трубку и ещё раз взглянул на Гайдара. Гайдар
спокойно стоял у двери.
— Здравствуй, капитан, — сказал командир полка. — Готов? По темноте
жди ракету. Людей нет. Вот писатель к тебе идёт... Говорю — писатель...
Зачем он тебе нужен, не знаю. Говорит, что ты ему нужен... Будь здоров...
Батальон стоял у реки.
Гайдар, сопровождаемый связным Охрименко, ползком, по канаве,
спустился вниз. Когда руки его по локоть ушли в мокрую тину и над головой
зашумели камыши, он услышал негромкое:
— Вставайте!
Черноусый красноармеец стоял рядом по колени в воде. Гайдар встал.
— Камыш прикрывает, немцу не видать, — сказал черноусый. — А по
берегу мы насыпь сделали... Это, значит, вы и есть писатель? — спросил он.
— Я, — ответил Гайдар.
— Неподходящее для письма место, — с усмешкой сказал красноармеец. —
Ни тебе столика, ни письменных принадлежностей. Капитан приказал, —
добавил он, помолчав, — чтобы вы зря по камышам не бродили и при нас
оставались, во второй роте. Сам он вперёд пойдёт. Все идут: и штаб и
разведка. Тяжёлая будет ночка! — вздохнул он.
Батальон поднялся по ракете в десять вечера. Поднялся... и под
шквальным огнём противника лёг. Снова поднялся и снова лёг.
...На самой горе у домов батальон встал в шестой раз.
Капитан Прудников очнулся, с трудом пытаясь отличить неподвижные
звёзды от ливня трассирующих пуль над головой.
Несколько позже он понял, что голова его болтается на чьём-то широком
чужом плече. Он открыл глаза и вдруг увидел круглое незнакомое лицо.
«Кто это?» — подумал он, хватаясь за кобуру.
— Куда тащишь? — закричал он. — Стой — застрелю!
— Можно остановиться, капитан, уже добрались, — добродушно ответил
незнакомец. — Вот здесь за хатой полежите — отойдёте... Контузило вас. А
стрелять не надо. И без вас стреляют.
Он прислонил капитана к стене той самой крайней покосившейся хатки,
которую видел ещё с дороги, и исчез в ночи.
На рассвете захватчиков выбили из деревни. Они пытались закрепиться
на обратном склоне горы, но и оттуда были сброшены в поле. В дело вступили
фланговые пулемёты засад. Бой заканчивался.
Первым прибежал на командный пункт полка корреспондент фронтовой
газеты.
— Где писатель? — спросил он. — Где Гайдар?
— Гайдар ушёл с первым батальоном, — мрачно сказал командир полка.
— И не вернулся? — ахнул корреспондент.
У него в кармане уже лежало начало очерка для газеты. Эпиграфом он
взял гордые слова из баллады Николая Тихонова: «Одиннадцать раз в атаку
ходил отчаянный батальон».
С наблюдательного пункта он видел эту атаку и понимал, что вернуться
из неё не просто.
— Позвольте! — сказал он. — Но ведь это же Гайдар! С нас в штабе
фронта голову снимут, если его потеряем.
Он встал у входа в блиндаж. У каждого, кто проходил мимо, он
спрашивал одно и то же:
— Где писатель? Где Гайдар? Такой большой, широкий, с орденом?..
Молоденький лейтенант сказал: «Я видел его на огородах, когда
рассвело. Он подарил мне зелёные кубики и сказал, что здесь война, а не
малинник, а мои новые красные взял на память».
Медсестра сказала: «Это, наверное, он вытащил из боя контуженного
капитана. Но капитана сейчас тоже нет: он отлежался и пошёл к своим
бойцам».
Связной Охрименко сказал: «Бачив я цього письменника ще пид горою.
Дуже ругався и сыдив за второго номера пулэмета».
Командир полка сказал: «Тише!», взял трубку и стал слушать.
— Пойдёмте, — сказал он после паузы. — Первый батальон выходит из
боя...
Двое бойцов под руки вели капитана Прудникова. Он шёл хромая,
чертыхаясь, то и дело хватаясь рукой за голову.
Он стал на самой дороге, возле разбитой брички, и никуда не пожелал
больше идти.
— Считай, — сказал он ординарцу. — Всех считай!
Сначала вынесли мёртвых. На горе, у дороги, для погибших героев
выкопали просторную братскую могилу. Долго стояли возле неё командиры с
непокрытыми головами.
На плащ-палатках, на камышовых матах бережно пронесли бойцы и
санитары тяжело раненных товарищей, а потом уже пошли вперемешку легко
раненные и здоровые, уцелевшие солдаты, и шли до тех пор, пока не сказал
ординарец командиру: «Всё! Девяносто...»
Тогда из-за белых, опалённых огнём пожара домов вышел ещё один
солдат. Гимнастёрка на нём висела клочьями, зелёные когда-то штаны стали
чёрными от грязи и копоти. В руках он держал трофейный немецкий автомат, и
видно было, что он заплатил настоящую цену за это редкое по тем временам
оружие. Широко и грузно ставя ноги, он спускался с горы, не замечая, что
добрая сотня глаз следит за каждым его движением.
— Девяносто первый, — сказал капитан Прудников и шагнул навстречу,
забывая про боль.
— Писатель! — сказал командир полка. — Есть о чём и мне написать
дочке.
— О це людына! — сказал Охрименко.
А Гайдар как ни в чем не бывало, даже как будто чего-то стесняясь,
подходил всё ближе и ближе.
Вот он крепко пожал руку Прудникову и товарищам, командиру полка и
связному Охрименко.
Так же как все, он снял фуражку и в безмолвии остановился у свежей
могилы.
А потом сел на сломанную бричку, оглядел гору, дорогу, небо и, вдруг
улыбнувшись, сказал:
— Ласточки летают высоко. Завтра будет хороший и ясный день.
Читать все рассказы
|
