«Четыре танкиста и собака» (польск. Czterej pancerni i pies) — польский чёрно-белый телевизионный сериал, снятый по одноимённой повести Януша Пшимановского. Сериал относится к военно-приключенческому жанру и повествует о боевых буднях экипажа танка «Рыжий» и пса по кличке Шарик во время Второй мировой войны.
16. Дальний дозор (польск. Daleki patrol). Серия рассказывает о вылазке польской танковой разведки в тыл противника. Главные герои получают новый танк. И спасают бежавшего узника концлагеря при заводе по производству бронебойных снарядов около города Крейцбург, от которого узнают о готовящейся нацистами расправе над заключёнными. Лучшие «во всей Польше танкисты» получают очередное спецзадание: группе под командованием поручика Козуба необходимо захватить мост через Гавельканал и удержать его до подхода наступающих войск. Но теперь задача меняется — важнее помочь готовящемуся в концлагере восстанию. Взвод мотоциклистов, «Рыжий» и ещё два танка совершают рейд по тылам противника, уничтожая вражеские посты и заслоны. Героям удаётся выполнить обе задачи. Дорогу к лагерю показывает старый немец, уставший от войны, а найти переправу помогает работавшая прислугой у немецкого генерала полька Гонората.
17. Клин (польск. Klin). Серия рассказывает о чудесном спасении Густликом своей возлюбленной Гонораты. При этом он успешно обороняет захваченный мост от авангарда фашистской дивизии, вклинившейся в оборону советско-польских войск. К нему на выручку приходят «Рыжий» и взвод мотоциклистов хорунжего «Магнето» Лажевского. Полковник Тадеуш приказывает экипажу танка «Рыжий» отправляться в Берлин.
18. Кольца (польск. Pierścienie). Серия рассказывает о том, как герои добираются до пригородов Берлина и вступают в уличные бои с фашистами. К пробирающемуся по разрушенным улицам танку примыкают разрозненные группы пехотинцев. Стремительной атакой отряд выбивает врага с проспекта пригорода. Погибает Магнето, на его место встает младший брат подхорунжий Задра. В этой серии Густлик дарит Гонорате в качестве обручального кольца гайку и называет своей невестой.
Пшимановский Януш
Четыре танкиста и собака
Книга вторая
13. Глубокая разведка
— Разведчики, становись! Смирно!
Без спешки и суеты отряд молниеносно построился в колонну по четыре. В ней не нашлось бы двух гимнастерок одинакового цвета, одинаково выгоревших на солнце, двух пилоток, одинаково надвинутых на лоб, двух похожих лиц, и тем не менее с первого взгляда можно было понять, что этот отряд, связанный невидимыми нитями, крепче, чем любая семья.
— Шагом марш! — подал команду старшина Черноусов.
Танкисты с минуту наблюдали, как колонна, отпечатав три шага, мерно заколыхалась в марше и влилась в человеческий поток, текущий по шоссе, а потом поднялись по лестнице на второй этаж. Саакашвили, заметив, что у Коса грустное лицо, взял его под руку:
— Ты же не нарочно с гранатой. А что Маруся в госпитале, оно и лучше. На фронт вернется, а фронта и нет.
— Как это нет? — удивился Густлик.
— А так. Заседают за столом все союзники вместе. Фронта нет, никто никого не убивает.
С улицы донесся низкий рокот дизельного мотора и характерный лязг гусениц. Саакашвили оглянулся, собираясь было вернуться и посмотреть, что там, но в этот момент Шарик вдруг рявкнул и прыгнул вперед, распахнув дверь передними лапами. Подгоняемый любопытством, Кос перемахнул две оставшиеся ступеньки и остановился в дверях как вкопанный. Григорий и Густлик налетели на него, застыли на месте и с удивлением наблюдали, как по полу перекатывается сплетенный клубок рук и ног. Шарик приготовился прыгнуть.
— Стоять, — приказал ему Янек и тут же скомандовал друзьям: — Хватай обоих!
Они бросились вперед, растащили борющихся. Густлик схватил Томаша и зажал его двойным нельсоном, а Кос и Саакашвили удерживали незнакомого солдата. Стройный, в ладно пригнанном комбинезоне, он не вырывался, только тяжело дышал и облизывал языком рассеченную губу.
— В чем дело? — спросил Янек Томаша.
— Консервы хотел украсть.
Незнакомец пожал плечами.
— Могу вам своих добавить, если вам есть нечего, — произнес он высоким звучным голосом. — Пустите, я же не убегу. — Он повернулся к Косу. — И собаку придержите, а то бросится. Я хотел часы подвести, они спешат на шесть часов. — Он указал на висевшие посреди стены часы с кукушкой, которые все еще тикали со скоростью экспресса.
Густлик отпустил Черешняка. Тот, хромая, подошел к стене, открыл дверцы и вытащил из гудящего ящика спрятанную там жестянку с консервами.
— Ишь ты, как раз эти понадобилось ему подводить. Мало тут других, — ворчал он, потирая руку.
Саакашвили и Кос тоже отпустили своего пленника.
— Хотелось бы узнать, — вызывающе спросил Янек, — кому какое дело до наших часов?
— Я все-таки не чужой, — ответил тот.
Он поднял с пола фуражку с целлулоидовыми очками над козырьком, надел ее набекрень. Потом, массируя кисть и помахивая затекшей рукой, пояснил:
— Нам приказано взаимодействовать.
Он встал по стойке "смирно", щелкнул каблуками и протянул, для пожатия руку. И когда, после секундного раздумья, Кос подал ему свою, представился:
— Подхорунжий Даниель Лажевский.
— Сержант Ян Кос.
"Ку-ку", — подтвердила деревянная кукушка на стене.
— А если короче, то меня зовут просто Магнето.
— А меня — просто Янек. Откуда тебе известно о взаимодействии?
— Старик хочет до подхода главных сил захватить мост на канале.
Часы, спешившие на шесть часов и пятнадцать минут, пробили пять, и с последним ударом, как всегда пунктуальный, в комнату вошел генерал. А за ним, в черном танкистском комбинезоне, коренастый офицер, смуглолицый, с бравым чубом, отливающим синевой, как вороново крыло.
— Вижу, с командиром мотоциклистов вы уже познакомились.
— Так точно, и даже близко, — ответил подхорунжий, искоса взглянув на Томаша.
— А это поручник Козуб, командир передового отряда.
Кос инстинктивно сделал полшага навстречу, чуть поднял правую руку, чтобы поздороваться, но чернявый, слегка прищурив карие глаза, внимательно осматривал экипаж "Рыжего".
— Гражданин генерал, — начал Кос, — в Крейцбурге...
— Тебе уж успели сказать? — с деланной ворчливостью спросил генерал. — Не в самом городе, а южнее — бетонный мост. — На гладильной доске он расстелил карту, придавил один ее угол остывшим утюгом.
— Разрешите доложить? — снова вмешался Кос.
— Горит? — Генерал недовольно сдвинул брови и взглянул на часы. — Говори.
— Заключенный из концлагеря при заводе боеприпасов в Крейцбурге сообщил, что охранники получили приказ уничтожить их всех до освобождения. Если бы упредить эсэсовцев, то подпольная организация лагеря ударила бы с тыла.
— Где он?
— В госпитале. Ранен и совсем отощал...
— Поляк?
— Немец.
— А почему эсэсовцы собираются тянуть до последней минуты?
— Завод выпускает бронебойные снаряды повышенной мощности. Четыре тысячи узников. Он принес подробный план. — Янек протянул вынутую из кармана тряпицу величиной с носовой платок, покрытую мелкими значками.
Генерал в раздумье рассматривал ее, потом разгладил ладонью лист карты и, чтобы ровнее лежал, придавил его с другого края парадной фуражкой ротмистра.
Окованный козырек лег полукругом на Шпрее, а орел повис прямо над черным пятном громадного города.
В открытой двери показалась Лидка, но ее никто не заметил, поскольку все внимательно рассматривали карту. Наклонившись, Черешняк оттолкнул Еленя, тот ткнул его в бок, а Томаш, полагая, что ему предлагают высказаться, изрек то, чему недавно научил его командир:
— Если не будем спешить вперед, больше людей погибнет.
— Правильно, — кивнул головой генерал, вглядываясь в карту и обдумывая решение. — Правильно, — повторил он, когда смысл сказанного солдатом дошел до его сознания, и с интересом взглянул на молодого Черешняка. — В отца ты, видно, пошел, философ, но ты прав.
Кос тоже поднял взгляд на Томаша и поверх его склоненной головы заметил Лидку, которая, приподнявшись на цыпочки, посылала ему воздушный поцелуй и улыбку. Янек поднял руку в молчаливом приветствии. Девушка, казалось, была все той же, но в то же время и какой-то другой. Он не понял, в чем это выражалось, — может, другая прическа, может, лучше пригнанное обмундирование? У них там в штабе полно разных портных и сапожников...
Тем временем генерал остро отточенным карандашом загнул на север конец самой длинной черной стрелки на карте и обратился к офицеру:
— Все, Козуб, остается как и прежде. С той только разницей, что не мост, а люди. Пройдешь на десять километров дальше и без шума форсируешь канал.
— Ясно, гражданин генерал.
— Просочиться, овладеть, удерживать до подхода главных сил, — твердым, решительным голосом отдавал приказ командир. — Для выполнения задачи выделяю разведотряд в составе мотоциклетного взвода под командованием Магнето, два тяжелых танка поручника Козуба и экипаж "Рыжего".
— В качестве... — Саакашвили запнулся, с трудом проглотил слюну. — В качестве десанта? — выдавил он из себя.
— Да, я же еще не сказал. — Генерал хлопнул себя по нагрудному карману, вынул конверт и протянул его Косу. — Тебе письмо. Отец был на том берегу, но вас уже не застал. Оставил шкатулку от земляков, а сам отправился в Щецин.
— Что оставил? — удивился Кос, застыв с ножом в руке, которым собирался вскрыть конверт.
— Шкатулку, — повторил генерал, рассмеявшись. — Вы же помните, как во время гулянья в Гданьске начали собирать деньги на танк. Это когда еще Франек Вихура и Григорий Саакашвили влюбились в двух хорошеньких сестричек-близнецов. Они и фотографии с твоим отцом прислали. — Генерал шарил в своей полевой сумке.
— Новый? Наш? Где? — как скорострельная пушка, Григорий выпаливал свои вопросы, еще не веря, но уже млея от радости.
— Во дворе, — ответил генерал с деланным безразличием. — Я думал, вы слышали, когда мы подъехали.
Саакашвили бросился к окну, а за ним и весь экипаж. Возле дома стоял танк, новенький, прямо с завода, даже краска, цвета весенней листвы, нигде не была поцарапана. На борту белела надпись — "Рыжий", и не хватало только отпечатков рук. В открытый люк механика высовывался Вихура и, задрав вверх голову, кричал:
— Привет, братцы! — Он хотел помахать им рукой и, по обыкновению, стукнулся головой о длинный ствол мощной пушки.
Первым из застывшего у окна экипажа пришел в себя Саакашвили, он метнулся к двери и, не заметив Лидки, хотя едва не сбил ее с ног, исчез, словно его сдуло ветром. За ним, отдав на бегу честь генералу, затопал Елень и, пробегая мимо, потрепал по волосам девушку. Томаш сунул в карман консервы, схватил из угла вещмешок, а с карты ротмистровскую фуражку; поскольку обе руки у него были заняты, виновато улыбнулся в сторону высокого начальства, расшаркался, поклонившись телеграфистке, и поскакал вниз по лестнице.
Читать полностью
Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
http://militera.lib.ru/prose/foreign/4/10.html
