2. Финансовый крах

Проблема финансов грозно вырастала перед правительством. В июле-августе война пожирала ежедневно огромную сумму в 66,6 миллиона рублей. В начале июля по подсчетам капиталиста Бубликова 12 — 14 миллиардов предстоящих расходов не имели «определенного покрытия»{475}. Курс рубля быстро падал. За период хозяйничанья Керенского падение рубля происходило удвоенными темпами по сравнению с 1916 годом. За пять месяцев рубль потерял 25 процентов своей стоимости. Сократился на сумму около одного миллиарда приток вкладов на текущие счета в кредитных учреждениях. С апреля рост вкладов почти прекратился. Вклады, составлявшие на 1 марта 3,05 миллиарда рублей, к 1 октября уменьшились до 1,63 миллиарда. В 1916 году было выпущено на 1,5 миллиарда бумажных денег, а за пять месяцев революции — на 4,5 миллиарда. Лавина дензнаков — «керенок», как их называли, — затопила страну. Финансовое хозяйство трещало и расползалось по всем скрепам, как затертый льдами корабль. Финансовая политика правительства, искавшего выхода из положения путем печатания бумажных денег, вызвала возмущение даже у Рябушинского. Он усмотрел в этом — и совершенно [358] верно — продолжение политики старой власти и заявил, что это уже никого «не прельщает».

Падающий рубль толкал промышленность и все народное хозяйство в бездну нового кризиса. Правительство искало средств исцеления страны от финансового краха, но ничего не могло придумать кроме ускорения деятельности печатного станка. В отчаянии профессор Туган-Барановский выдвинул проект принудительного займа у капиталистов. Профессор Гензель подсчитал, что заем может дать 10 миллиардов дохода. Но против отчаявшихся смельчаков веско выступила буржуазная печать и заставила их смолкнуть. Созванное в Министерстве финансов совещание высказалось против такого займа, ссылаясь на существующее «и без того высокое прямое обложение». Провалив косвенное обложение буржуазии в виде займа, та же буржуазная печать высказалась за усиленное косвенное обложение трудового населения. «Торгово-промышленная газета» — орган фабрикантов и заводчиков — 3 августа подчеркивала, что главное на новом этапе — не прямые, а косвенные налоги.

Заговор Корнилова провалился. Но власть благодаря эсерам и меньшевикам осталась в руках буржуазии. Не смея сразу выступить открыто, капиталисты повели наступление на рабочий класс по рецепту Рябушинского: они занялись организацией голода.

На страну надвигалась катастрофа. Железнодорожный транспорт разваливался. Добыча топлива сокращалась. Подвоз хлеба падал. Война усиливала общее расстройство. Грозил неминуемый крах. А правительство не только не приняло исключительных мер по борьбе с голодом, но и организовало явную экономическую корниловщину. Члены правительства много говорили о контроле и регулировании промышленности. На деле же сами срывали свои «мероприятия», оттягивали решения, создавали громоздкие бюрократические учреждения, отдавая их целиком под опеку капиталистов.[349] Открывая 21 июля заседание только что созданного Экономического совета, Керенский многообещающе определил, что задачей нового учреждения является

    «выработка плана и постепенное регулирование всей хозяйственно-финансовой жизни страны, исходящее из принципа подчинения всех интересов интересам, государства»{459}.

Рядом был создан Главный экономический комитет — исполнительный орган Экономического совета, но по инструкции комитет превратился в самостоятельную организацию. Отменять его решения могло только Временное правительство. Заместитель председателя комитета, известный представитель промышленных кругов Н. Н. Савин, 9 августа на заседании Экономического совета признался, что он не знает, «что Экономическому комитету придется делать»{460}. 12 сентября участники Главного экономического комитета, в свою очередь, отмечали, что Экономический совет только тормозит деятельность комитета, а представитель Министерства земледелия Н. И. Ракитников прямо называл совет и совещание, созданное при комитете, неделовыми органами. Неразбериха усиливалась сохранением «особых совещаний», созданных еще при царе. Особое совещание по обороне, наделенное исключительными правами, выносило свои решения по важнейшим вопросам экономической жизни страны.

Корниловщина открыла глаза и широким слоям крестьянства. Для крестьян выступление Корнилова явно означало возврат помещиков в старые «дворянские гнезда», означало полную гибель надежд на получение земли из рук Временного правительства. О земле и без того было слышно мало утешительного, а тут — снова старый классовый враг, от которого крестьянству — по крылатому выражению того времени — «корнилится и керится» уже с полгода. В ответ на попытку помещиков покрепче прибрать к своим рукам землю крестьянство поднялось во всех районах.

В архивах милиции Керенского сохранились подробные сводки о бурном росте крестьянского движения. В сводки попадали главным образом выдающиеся факты и притом зарегистрированные [401] в районах, ближе расположенных к центру. Но и эти факты дают яркое представление о характере движения:

Революционный подъем, предсказанный Сталиным на VI съезде большевистской партии и подготовленный решительной, настойчивой работой большевиков, стал фактом после ликвидации корниловского заговора. На примере корниловщины широкие народные массы, так сказать, «на глаз и наощупь» убедились, что буржуазия и помещики пойдут на все преступления, только бы восстановить и сохранить полностью в своих руках власть над трудовым народом, а эсеры и меньшевики пойдут на любую форму предательства, лишь бы сохранить коалицию, сотрудничество с буржуазией.

Гражданская война, начатая капиталистами в дни корниловского мятежа, вызвала резкий отклик в среде широких народных масс. В движение пришел прежде всего рабочий класс.

В ответ на выступление буржуазии поднялась мощная волна стачек, нарастая со дня на день, втягивая все новые массы трудящихся и докатываясь в самые глухие места, куда не достигал даже самый высокий вал забастовочной волны революции 1905 года.

Заручившись поддержкой Петроградского совета, Временное правительство занялось прежде всего вопросом о романовской династии. В Псков к царю тайно от совета правительство послало 2 марта А. И. Гучкова и В. В. Шульгина. После их отъезда, часа в 3 дня, Милюков выступил в зале Таврического дворца на митинге с сообщением об образовании правительства. Речь Милюкова вызвала одобрение, но среди рукоплесканий слышались и протесты. «Кто вас выбрал?» перебивали оратора. Когда Милюков назвал князя Львова «представителем организованной общественности», из толпы раздалось несколько голосов: «Цензовой!» — т. е. общественности буржуазной. Милюкову пришлось долго расхваливать Гучкова и даже пуститься на явную ложь, чтобы избежать лишних возражений. «Сейчас, когда я в зале говорю с вами, Гучков на улицах столицы организует нашу победу», агитировал Милюков, а Гучков на самом деле в поезде мчался к царю. Со всех сторон огромного зала неслись крики:, «А династия?» Собравшись с духом, Милюков, наконец, попробовал осторожно открыть карты:

    «Я знаю наперед, что мой ответ не всех вас удовлетворит, но я его скажу. Старый деспот, доведший Россию до границы гибели, добровольно откажется от престола или будет низложен. Власть перейдет к регенту, великому князю Михаилу Александровичу. Наследником будет Алексей»{166}.

Поднялся невообразимый шум. С мест кричали: «Это старая династия». Когда шум утих, Милюков постарался несколько смягчить впечатление от своего сообщения:

    «Да, господа, это старая династия, которой, может быть, не любите вы, а может быть, не люблю и я. Но дело сейчас не в том, кто сейчас любим. Мы не можем оставить без ответа и без решения вопрос о форме государственного строя. Мы представляем его себе как парламентскую конституционную монархию. Выть может, другие представляют себе иначе. Но теперь если мы будем об этом спорить, вместо того чтобы сразу решить, то Россия очутится в состоянии гражданской войны, и возродится только что разрушенный режим... Как только пройдет опасность и возродится прочный порядок, мы приступим к подготовке созыва Учредительного собрания... на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Свободно избранное народное представительство решит, кто вернее выразит общее мнение России — мы или наши противники»{167}.

Глава вторая.

Февральская буржуазно-демократическая революция

3. Двоевластие

Рабочие и крестьяне в солдатских шинелях совершили революцию, но на первых порах не им достались все ее плоды: рядом с советом выросло правительство буржуазии.

Временный комитет Государственной думы не считал себя властью ни перед умирающим самодержавием, ни перед восставшим народом. Комитет был избран для «водворения порядка» и деятельно занялся этим. Родзянко, теперь председатель комитета, сразу после выборов 27 февраля поехал к председателю Совета министров князю Голицыну. Последний ответил, что все члены правительства подали в отставку, а сам он с минуты на минуту ждет ареста. Родзянко снова связался с царем, со Ставкой, переговорил с командующими фронтами, прося их поддержать перед Николаем Думу. Но события быстро шли вперед. Стали поступать сведения о восстании в ближайших к Петрограду городах. Из Ставки не было никаких утешительных вестей, а из левого крыла Таврического дворца, где собрался совет рабочих депутатов, сообщали, что солдаты восставших полков прислали своих представителей. Гарнизон через голову комитета Думы связывался с советом. Соотношение сил складывалось не в пользу буржуазии. Она добивалась от царя «правительства победы», чтобы довести до конца войну и предотвратить революцию. Но революция опередила буржуазию. Оставалось присоединиться к революции, попытаться возглавить ее, чтобы потом обезглавить. Пока пролетариат и трудящиеся сражались и умирали в борьбе с царизмом, буржуазия спешно перекрашивала свое «правительство победы» в «правительство революции», рассчитывая подавить последнюю.

Пока наверху торжествовали победители, подсчитывая потери революции и накапливая силы для нового удара, внизу шла лихорадочная работа. Рабочие переходили с завода на завод, передавая подробности кровавых событий. Свидетели дневных расстрелов сообщали о диком неистовстве жандармов, вселяя в слушателях ненависть, возбуждая страстное желание расправиться с палачами. Женщины-работницы, наблюдавшие сцены разгрома демонстрации, вдохновляли своих братьев и мужей на новую борьбу.

Ночью в казармах шло глухое брожение. Солдаты делились впечатлениями прошедшего дня, все яснее отдавая себе отчет в характере происходящего.

В эти страдные дни революционных боев большевики всюду — на фабриках и заводах, в казармах и на улицах — неустанно агитировали и звали в бой, объединяли и сплачивали рабочих [100] и солдат. Оторванные от руководящих центров, разгромленных охранкой, большевики создавали местные центры на предприятиях, быстро налаживали связь, заражая своим мужеством и твердой уверенностью в победе рабочих.

    «Я принимал активное участие накануне выступления, т. е. в ночь на 25 февраля, — рассказывает петроградский рабочий, мобилизованный в армию за забастовку. — На солдатском совещании было постановлено присоединиться к рабочим вместе с 1-м Семеновским полком, чтобы этим исправить ошибку пятого года, но наутро оказалось, что в форму Семеновского полка переоделись жандармы, а полк был заперт в своих казармах»{131}.

В этот же день, 26 февраля, заседал большевистский комитет Выборгского района, к которому перешло руководство после ареста Петербургского комитета. Товарищи с мест докладывали о росте революционного настроения и готовности продолжать схватку. Райком постановил: развертывать вооруженную борьбу, захватывать склады с оружием, разоружать городовых.

Стачка развертывалась мощно. Но она не решала основного вопроса буржуазно-демократической революции — свержения самодержавия. Она раскачивала и подготовляла массы к высшей форме борьбы — вооруженному восстанию, показывая, насколько назрела революция. Удар старому режиму нанесла не стачка. Самодержавие было сокрушено совместным выступлением рабочих и примкнувших к ним солдат.

Решающую роль в свержении самодержавия сыграл Петроград, сосредоточивший в себе свыше полумиллиона пролетариев. 18 февраля 1917 года забастовала одна из мастерских Путиловского завода. Состоялись митинги во всех цехах. Рабочие избрали делегацию для предъявления требований к дирекции. Директор пригрозил расчетом. 22 февраля завод был закрыт. На другой день 20 тысяч путиловцев двинулись в город. Накануне в Петрограде произошли сильные продовольственные волнения. Появление путиловцев как бы подлило масла в огонь.

23 февраля был Международный день работницы. Партия большевиков призвала рабочих к стачке. Бастовало около 90 тысяч рабочих. Днем окраины Петрограда были во власти демонстрантов. В толпе преобладали работницы. Женщины бросали очереди, где часами простаивали за хлебом, и присоединялись к бастующим. Демонстранты не только бастовали сами — они снимали с работы других. Огромная толпа рабочих окружила патронный завод, где сняла с работы пять тысяч человек. Выступления проходили под лозунгом «Хлеба!» Было уже немало красных знамен с революционными лозунгами, особенно в Выборгском районе, где большевистский комитет развернул энергичную деятельность. По донесению полиции часов около 3 дня до четырех тысяч человек прорвалось с Выборгской стороны через Сампсониевский мост и залило Троицкую площадь. В толпе появились ораторы. Конные и пешие городовые разгоняли демонстрации. Еще недостаточно сильные, чтобы дать отпор полиции, рабочие в ответ на репрессии громили булочные, избивали наиболее ретивых городовых.

Вечером собрался большевистский комитет Выборгского района. Постановили продолжать забастовку и превратить ее во всеобщую стачку.

На следующий день, 24 февраля, демонстрации воз обновились с новой силой. Стачка разрасталась. Бастовало уже около 200 тысяч. На мостах стояли заставы, но рабочие шли по льду.

Разложение армии было лишь наиболее ярким показателем общего распада прогнившего полицейского строя. Царский двор, за всю историю Романовых бывший ареной интриг, подкупов, тайных убийств, открыто стал пристанищем проходимцев и темных дельцов. Огромную роль при дворе играл Григорий Распутин, переменивший свою настоящую фамилию на Новых. Крестьянин села Покровского, Тюменского уезда, он в молодости бродил по монастырям, вращался среди святош, странников, юродивых. Вскоре он и сам начал «пророчествовать», собирая вокруг себя кликуш. В деревне его прозвали «Гриша-провидец». Слухи о новом «святоше» дошли до Петрограда, где в ряде великосветских салонов широко распространено было религиозное мракобесие. Распутина вызвали в столицу. Не лишенный ума, хитрый мужик быстро приспособился к ханжеской обстановке сановных кружков.

Распутина наперебой приглашали в сиятельные дома. На истеричных старух и пресытившихся, скучающих барынь Григорий производил сильное впечатление. Начальник департамента полиции С. П. Белецкий, по должности своей наблюдавший за «старцем» и вместе с этим пользовавшийся его влиянием в интересах своей карьеры, признавался после революции, что Распутин брал уроки гипноза. В великосветских кругах из уст в уста передавали примеры «святости» Распутина, рассказывали о его чудесном даре — исцелять больных. Распутина пригласили ко двору. Наследник престола Алексей страдал гемофилией — постоянными кровотечениями — болезнью, против которой медицина покамест бессильна. Суеверная царица прибегала к помощи странников, гипнотизеров, возила сына прикладываться к мощам. На этой болезненной привязанности истеричной женщины играл Распутин, внушивший царице, что без его молитв наследник умрет. Распутин приобрел огромное влияние при дворе. Императрица писала о нем мужу:

    «Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего друга. Он так горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был... Только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета — не думать, что он чего-нибудь не знает. Бог все ему открывает»{76}.

Квартира Распутина, ставшего своим человеком при дворе, была переполнена разными аферистами и темными дельцами. Распутин рассылал министрам просьбы о предоставлении концессии [71] или должности с безграмотной запиской: «Милай, сделай...»

Война резко отразилась и на положении угнетенных национальностей.

Царская Россия была названа Лениным «тюрьмою народов». Это с исчерпывающей полнотой и яркостью определяло жизнь многочисленных национальностей «державы Российской». [57]

При самодержавии в тяжких условиях находились все трудящиеся, но особенно невыносимым было положение трудящихся нерусских национальностей, или, как их тогда презрительно называли, «инородцев». Экономическая эксплуатация в отношении их усугублялась жесточайшим национальным угнетением. Даже те жалкие права, которыми пользовались трудящиеся-русские, безгранично урезывались для угнетенных национальностей. Политическое бесправие, административный произвол и культурный гнет несло самодержавие порабощенным народностям.

Политика русских царей носит ярко выраженный завоевательный характер.

В XVI — XVII столетиях русский царизм, отражая интересы господствующих классов, предпринимает широкие военные походы на Восток. Он накладывает грабительскую лапу на земли Среднего и Нижнего Поволжья, осуществляет покорение Сибири, достигая Великого океана, вторгается в степные пределы левобережной Украины. С еще большей резкостью проявляются интересы дворян, торгового и зарождающегося промышленного капитала в военных планах Петра I, стремившегося «стать твердой ногой» на берегах Балтийского, Черного и Каспийского морей. При нем были захвачены районы нынешней Эстонии, части Латвии и Финляндии, кавказское побережье Каспия. Екатерина II присоединила к России северное побережье Черного моря, Крым, правобережную Украину, Белоруссию, Литву и Курляндию. Александр I отнял у шведов Финляндию, у турок — Бессарабию и получил после войны с Наполеоном часть Польши с Варшавой. При нем же Россия закрепилась в Грузии и начала многолетнюю войну за порабощение кавказских горцев. Война эта продолжалась и на всем протяжении царствования Николая I. Александр II закончил покорение Кавказа, отнял у Китая Приамурский и Уссурийский края, захватил огромные территории в Средней Азии. Последний из русских царей Николай II, продолжая политику отцов и дедов, пытался вначале осуществить присоединение Манчжурии и Кореи, а затем вступил в мировую войну, преследуя захват Константинополя, Турецкой Армении, Северной Персии и Галиции...

Зловещая тень двуглавого орла реяла на огромном пространстве империи, простираясь от берегов Балтики до вершин Кавказа и от солнечных степей Украины до среднеазиатских песков и сопок Дальнего Востока.

Каждый шаг русского царизма, как и деятельность всех буржуазных правительств Европы, был отмечен огнем, кровью и насилием. Нищета и безысходное горе сопровождали победное шествие капитализма в аулы Кавказа, кишлаки Туркестана и финско-тюркские деревни Поволжья.

Царское правительство не останавливалось в случае сопротивления перед поголовным истреблением и выселением местного населения захваченных областей.