Глава пятая.
Большевистская партия в борьбе за массы
2. Коалиционное правительство за работой
Коалиция с соглашателями позволила буржуазии установить в правительстве своеобразное разделение труда. Министры- «социалисты» выступали перед народом с «демократическими» речами и предложениями, а лидеры буржуазии под прикрытием соглашателей собирали силы для нового наступления на революцию. [195]
Восстановили деятельность Государственной думы под видом «частных совещаний». Первое такое совещание состоялось 22 апреля. Родзянко так определил задачи совещаний: от делегатов Думы ждут «указаний на то, как надо вести государственный корабль»{264}. А депутат Н. В. Савич, октябрист, добавил:
«Наше дело — формировать общественное мнение»{265}.
В майскую коалицию министром земледелия вошел В. М. Чернов. Вождь партии эсеров, ее теоретик, он слыл также специалистом по аграрному вопросу. Получив портфель министра, Чернов должен был попытаться осуществить на практике путаные эсеровские теории. Но вождя эсеров пригласили в правительство не для этого. Князь Волконский, крупнейший помещик Тамбовской губернии, в своем письме к Чернову в начале июня разъяснил ему, чего хотят от него помещики.
«Только предписанием свыше, — писал князь высокопарным стилем, — можно достигнуть однообразия действий, только таким путем возможно вылить холодной воды на тот уголь наживы, подогретый побуждениями классовой борьбы, который грозит своим дымом застелить всякое понимание общественной пользы и в своем пламени поглотить благосостояние тех самых, кто его раздувает... Следует сказать им (крестьянам. - Ред. ) властно, что есть действия, которые в такие времена, как наши, являются противоестественными. Надо им сказать это, и это можете сделать только вы из Петербурга. Всякое слово, сказанное здесь, на месте, — под подозрением: тому верить нельзя потому, что он помещик, тому нельзя потому, что он купец, тот, «известное дело», «юрист», а все вообще — «буржуазны» и «старый режим»... Вы, господин министр, — новый режим... Скажите слово — вам поверят. Время еще есть, но оно не очень терпит»{266}.
В. М. Чернову помещики предлагали изображать «новый режим», имея в виду, что вождю эсеров поверят и он сумеет вылить холодной воды на «уголь наживы», как на языке Волконских назывался захват крестьянами помещичьей земли.
Чернов стал по мере своих сил лить воду на разгорающийся пожар в деревне. Таково было значение многочисленных проектов, разрабатываемых министром. Вокруг его имени создали ореол защитника крестьянских интересов. Чернова называли «мужицким министром», но при этом добавляли, что он вряд ли может что-либо сделать, так как правительство не поддерживает его. Эту легенду усиленно распространяли эсеры, боясь, что деятельность министра вопреки его законопроектам подорвет доверие к партии в деревне. Ореол мужицкого защитника вокруг имени Чернова был выгоден и самим помещикам, ибо он возбуждал в крестьянстве надежды на мирный сговор с землевладельцами. Несколько позже, когда кадеты стали обвинять Чернова в проведении партийной программы и якобы в попустительстве «крестьянской стихии», он поспешил снять с себя почетное звание «мужицкого министра». Чернов писал 11 июля:
«Мои законопроекты имеют целью именно ввести в закономерное русло ту местную общественную самодеятельность, которая иначе неизбежно выходит из берегов и, как половодье, многое разрушает»{267}.
Удержать в берегах крестьянское половодье и предотвратить разрушение помещичьего землевладения — таковы были задачи Чернова. Но задача эта в условиях растущей революции была очень трудна. «Мужицкий министр» постоянно спотыкался: то слишком забегал вперед, подталкиваемый крестьянскими организациями, то отставал, побуждаемый к этому сердитыми окриками кадетов. Главный земельный комитет не признавал черновского [197] творчества. Товарищ министра земледелия П. А. Вихляев вынужден был на одном из заседаний Главного земельного комитета указать членам его, что министра земледелия нельзя превращать в рупор граммофона, необходимо предоставить министру хотя бы некоторую самостоятельность. «Граммофоном» был, разумеется, не Главный комитет, который деловой работой не занимался, а организация земельных собственников и Временный комитет Государственной думы. Отсюда шли настоящие, деловые директивы Временному правительству.
Эта направляющая рука помещиков неловко высунулась уже при первых шагах «мужицкого министра». В первую очередь Министерство земледелия подняло возню вокруг одного из главных [198] крестьянских требований — запрещения купли и продажи земли. С начала революции развернулась бешеная спекуляция землей. Помещики распродавали свои поместья, главным образом, иностранцам, уверенным в своей неприкосновенности. Помещики дробили земельные участки, передавая их подставным собственникам. Земли забрасывались, не обрабатывались. Надо было успокоить крестьян, требовавших немедленного запрещения купли-продажи. Чернов заготовил проект декрета о запрещении земельных сделок до особого распоряжения. Исходя из этого черновского проекта, министр юстиции Переверзев, народный социалист, 17 мая разослал нотариусам телеграмму о временном прекращении сделок на землю.
Помещики сразу дали понять министрам, что это сделано без хозяина. Совет объединенных дворянских обществ в своей записке от 24 мая выразил удивление, что после опрометчивой телеграммы министра юстиции никакого опровержения в печати не было. Помещики растолковали министру, что запрещение земельных сделок есть лишение помещиков права распоряжаться собственностью, ограничение права пользования и, наконец, это возвращение к крепостному праву, ибо помещика прикрепляют к земле, которую он, может быть, желает продать. В заключение совет объединенного дворянства напоминал Временному правительству, что оно в своих декларациях неоднократно обещало передать разрешение земельного вопроса Учредительному собранию. К протесту помещиков присоединили свой голос комитет съездов представителей акционерных обществ, земельные банки, Временный комитет Государственной думы. В конце мая министр юстиции Переверзев телеграфно разъяснил, что воспрещение актов на земли не распространяется на установление и переход залоговых прав. Это отступление уже отменяло по существу запрещение земельных сделок.
24 июня в газетах появилось сообщение, что министр земледелия внес в правительство новый законопроект о запрещении купли-продажи земли. В то время как «мужицкий министр» вносил законопроект, товарищ министра юстиции Демьянов окончательно отменил все запрещения земельных сделок и разъяснил, что таковые подлежат совершению и утверждению на точном основании действующих законов.
За кулисами всей этой возни с запрещением земельных сделок стоял председатель Временного комитета Государственной думы Родзянко, которого Ленин называл «бывшим председателем бывшей Государственной думы... бывшим доверенным Столыпина-Вешателя»{268}.
Ту же роль ширмы для буржуазии выполнял министр Скобелев.
До сих пор в правительстве не было даже особого Министерства труда. Существовал лишь отдел при Министерстве торговли и промышленности. В чьих руках были фабрики и заводы, в тех же оказались и вопросы труда. Но раз в правительстве потеснились и уступили несколько мест эсеро-меньшевикам, пришлось изъять «труд» из ведения буржуазного министра: 5 мая было создано новое министерство. Еще при отделе труда Министерства торговли и промышленности был учрежден Особый комитет для [200] предварительной подготовки законов по рабочему вопросу. Комитет состоял из 8 представителей совета, 8 предпринимателей, 2 — от земского и городского союзов, 2 — от Центрального военно-промышленного комитета. При таком составе нечего было и думать о проведении каких-либо серьезных улучшений. Рабочая делегация оставалась неизменно в меньшинстве. Особый комитет разработал проект закона о профсоюзах. Буржуазные представители боролись за ограничения профсоюзных прав. Скобелев сохранил Особый комитет, который и при новом «социалистическом» министре продолжал старую практику. Закон о восьмичасовом рабочем дне застрял в министерских канцеляриях. Буржуазия добилась своего: соглашение с советом о введении восьмичасового рабочего дня оказалось временной уступкой.
Еще 23 апреля старое некоалиционное правительство издало положение «о рабочих комитетах в промышленных предприятиях». На эти комитеты возлагалась культурно-просветительная работа на фабриках и заводах, разрешение вопросов взаимоотношений между рабочими, представительство последних перед администрацией. Об участии комитетов в производстве не говорилось ничего; вопросы освобождения членов комитета от работы предоставлялись «взаимному соглашению» предпринимателей и рабочих; самая организация комитетов — они назывались фабрично-заводскими — являлась необязательной, Скобелев не только не изменил положения, но открыто заявил, что роль фабрично-заводских комитетов кончилась. В его лице капиталисты нашли себе хорошего защитника.
Скобелев не ограничился своим ведомством. Свою задачу он выполнял, помогая и другим министрам, в первую очередь Коновалову, который сам раньше командовал трудом. В своей декларации 6 мая Временное правительство ничего определенного не [201] сказало о борьбе с хозяйственной разрухой. Коновалов считал главной своей задачей затянуть решение жгучих вопросов. И тут, как и в других министерствах, создавали бесчисленные комиссии и комитеты, в недрах которых топили все вопросы. Товарищ министра торговли и промышленности кадет В. А. Степанов, член IV Государственной думы, рассказывал на совещании ее членов 20 мая, как в министерстве обсуждали вопрос о повышении заработной платы. Промышленники юга России во главе с кадетом Н. Н. Кутлером (крупный землевладелец, после революции 1905 года — главноуправляющий землеустройства и земледелия) обратились к Временному правительству с заявлением, что требования рабочих ставят промышленность в безвыходное положение. Повышение заработной платы, писали промышленники, не только поглотит всю прибыль, но и сделает невозможным выдачу платы без значительного повышения цен на товары. Министерство торговли и промышленности вызвало в Петроград представителей владельцев предприятий и рабочих. После двухдневного заседания было решено создать особую комиссию.
«Сегодня, — докладывал совещанию Думы левый кадет В. А. Степанов, — в первый раз эта комиссия, разбившись на секции, собралась и обсуждала имеющийся материал. Что из этого выйдет — сказать, конечно, очень трудно. Может быть, дай бог, надежда эта оправдается, удастся этой комиссии до чего-нибудь договориться. Некоторые рабочие в частном разговоре говорили, что да, если таково положение, то они готовы уменьшить свои требования — до какого предела, конечно, сказать трудно. Но затем остается очень трудный вопрос: что если эти делегаты, убедившись в верности цифр, выразят согласие уменьшить требование, будет ли это согласие равносильно отказу от требований тех 800 тысяч рабочих, которых они представляют, и не кончится ли это тем, что они будут лишены мандатов как предатели, изменившие их интересам и не оправдавшие их доверия. Если этого соглашения не произойдет, то придется обратиться к этим двум комиссиям (к одной — для проверки цифр промышленников, к другой — для изучения прожиточного минимума. - Ред.) как к последней попытке... найти выход из этого положения»{269}.
23 мая комиссия отвергла все требования рабочих. Из комитета в комиссию, из комиссии в секцию перед авали вопрос, лишь бы оттянуть ответ.
В середине мая исполнительный комитет Петроградского совета принял решение о необходимости государственного регулирования [202] народного хозяйства, о создании для этой цели специальных органов. Под нажимом советов Временное правительство 27 мая поручило нескольким министрам разработать проект организации высшего органа по упорядочению хозяйственной жизни страны. Коновалов подал в отставку, считая это «непомерным требованием». Его место занял товарищ министра торговли и промышленности левый кадет В. А. Степанов. Созданное еще 5 мая Коноваловым и ничего не делавшее совещание по вопросу о развитии производительных сил России, наконец, к 8 июля подготовило проект декларации Временного правительства по вопросам экономической политики. Только в июне правительство попыталось оглянуться на пройденный путь, только в июне Министерство торговли и промышленности в лице Степанова серьезно задумалось над тяжелым положением страны, с характеристики которого оно и начинает свой проект. На одном из заседаний совета съездов представителей торговли и промышленности председатель его кадет Н. Н. Кутлер, руководитель банковских промышленных кругов, потребовал, чтобы Временное правительство
«объявило свою экономическую программу: предполагает ли оно осуществить социализацию промышленности или же сохранить капиталистический строй»{270}.
По-видимому, Кутлер опасался, что министры-социалисты, вошедшие в первое коалиционное правительство, займутся еще, пожалуй, строительством социализма. На эти опасения Кутлера и всей буржуазии и дает прежде всего прямой ответ Степанов.
«При нынешнем оскудении социализм сам по себе не спас бы Россию от нищеты»{271},
говорит он во введении к декларации. В самом же проекте декларации он дополнительно разъясняет, что
«социализм должен покоиться на мощном фундаменте всеобщей организованности, чего в России нет; на полном развитии производительных сил, к надлежащему использованию которых Россия в сущности еще не приступила; наконец, переход к социалистическому строю в рамках одного государства даже и невозможен»{272}.
Меньшевистские доводы II Интернационала о невозможности победы социализма в одной стране Степанов собрал и умело использовал в своем проекте декларации. Наконец он подчеркнул:
«Невозможность для России усвоения в настоящее время социалистической организации народного хозяйства, по-видимому, не вызывает сомнений ни среди членов Временного правительства, ни в реалистически настроенных кругах революционной демократии. Соответствующее заявление и должно быть сделано правительством во избежание каких бы то ни было недоразумений»{273}.
Министр Скобелев, представитель упомянутых Степановым «реалистически настроенных кругов революционной демократии», поспешил окончательно ликвидировать возможность «недоразумений». 16 июня в беседе с московскими журналистами он подтвердил тезис Степанова заявлением о том, что когда речь идет о регулировании промышленности государством, не может быть и речи о социалистическом производстве. Буржуазия могла быть совершенно спокойна. Степановы вместе с «социалистами» Скобелевыми не за страх, а за совесть защищали ее от социализма.
Продовольствие было изъято из рук министра земледелия и передано в специально созданное Министерство продовольствия. Его возглавил Пешехонов — статистик, народный социалист, «умереннейший народник» по выражению Ленина. Пешехонов прямо заявил, что его приход в министерство не приведет к коренной ломке политики Шингарева. Новый министр имел в виду сохранение хлебной монополии и твердых цен, но на деле сохранил и всю политику прежнего министра. Помещики и перекупщики развили спекуляцию хлебом, подрывая в корне твердые цены. Важнейшим средством в борьбе со спекуляцией мог быть строгий учет хлеба. Еще закон 25 марта требовал учесть весь произведенный хлеб. Шингарев оставил в покое спекулянтов и помещиков. Не тронул их и «социалистический» министр. По данным анкеты Московского совета рабочих депутатов 32 губернии из 38, т. е. 4/5, дали ответ, что у них совсем не производился учет, а в четырех произведен неточно. На вопрос о проведении хлебной монополии одна губерния сообщила, что монополия введена, 3 — что вовсе не проводилась, 23 — неопределенно ответили: «проводится», 6 — проведена частично. Пешехонов не только не организовал контроля над сдачей хлеба, но даже не наладил простого учета. В результате развилась безудержная спекуляция хлебом. Хвосты у продовольственных магазинов выросли. Жены рабочих простаивали часами в очередях.
Скобелев, Пешехонов, Чернов были живой иллюстрацией к тезису Ленина:
«Министры из перебежчиков социализма оказывались говорильными машинами для отвода глаз угнетенным классам»{274}. [204]
Источник http://militera.lib.ru/h/hcw/05.html
Скачать (прямая ссылка): istoriyagragdanskoyvoyni1935.djvu
«В своей деятельности как министр иностранных дел он задался целью следовать политике Милюкова, но так, чтобы совет рабочих депутатов ему не мешал. Он хотел всех надуть»{263}.
|
