10. На пятнадцатой минуте после нечётного часа (польск. Kwadrans po nieparzystej). Серия рассказывает о схватке танкистов с фашистским десантом, в намерения которого входит взорвать стратегически важный мост в тылу советских войск. В деле участвуют экипаж «Рыжего», Лидка и Вихура. Томаш совершает подвиг, спасая мост от взрыва, но никто не замечает этого. Все считают Томаша трусоватым простаком.
11. Военный сев (польск. Wojenny siew). Серия рассказывает о погоне наших героев за отступающим десантом. Фашисты нападают на тыловые обозы, пытают пленных, сжигают дома. Но их участь предрешена — группа преследования эскадрона польской разведки настигает и уничтожает их. «Рыжий» направляется в город Гданьск, где дислоцируется танковая бригада.
12. Форт Ольгерд (польск. Fort Olgierd). Серия рассказывает о том, как экипаж «Рыжего» и отряд улан под командованием вахмистра Калиты срывают секретную операцию вражеского морского десанта по вывозу с берега Балтийского моря топлива для сверхсекретного оружия Гитлера. Плечом к плечу с бойцами Войска Польского проливает кровь бывший уланский ротмистр, томившийся в немецком плену с 1939 года и вернувшийся из него на родину.
Пшимановский Януш
Четыре танкиста и собака
Книга первая
27. Шварцер Форст
Под широкими темно-зелеными листьями лопухов было душно. Пахло пылью и гусиным пометом. Вечер как будто еще далеко, но здесь, в полумраке, тонко пищали комары, пытаясь в ушах, на носу и около глаз найти ничем не защищенный кусочек кожи, в который можно было бы впиться. Овчарка долго лежала, даже не моргнув глазом, боясь глубоко дышать, чтобы не выдать себя. Когда не знаешь, что делать, застынь в неподвижности — говорит старая лесная заповедь, а Шарик как раз не знал, что ему делать.
Он хорошо понимал, что Лидку и Григория постигло несчастье, но он не мог атаковать их палачей, потому что у них было оружие — от них исходил сильный предупреждающий запах масла и пороха. Решение должен был принимать Томаш, который только что напоил его молоком, но тот исчез. Можно было побежать по его следам, которые, наверное, приведут к танку, но тем временем здесь... Два черных пятнышка у основания бровей сходились все ближе, а вертикальная морщина на собачьем лбу опускалась все ниже к влажному носу.
Черный кот вылез из ворот дворца. Присел, стал греться на солнце. Сильно поворачивая голову и туловище, он начал вылизывать свой загривок. Время от времени он посматривал по сторонам и вдруг увидел среди лопухов врага. Кот фыркнул и выгнул спину.
Шарик, давно напрягшийся для прыжка, обнажил клыки, но неожиданно отказался от этого намерения, вспомнив, что ему надо решить гораздо более важные задачи, чем погоня за котом. И, прижимаясь всем телом к земле, он начал отступать, опустив голову.
Кот, несколько удивленный, но гордый, подняв трубой хвост и слегка им помахивая, смотрел, как собака, прыгнув из-под стены в сад около дома, скрылась за углом. Немного подумав, кот даже сделал несколько горделивых шагов в ту сторону, но сразу же вернулся, чувствуя, что дальнейший контакт может окончиться для него плохо.
Эта встреча с котом была подобна легкому толчку, который трогает камень, лежащий на крутом склоне. Когда напряженные в ожидании мышцы начали действовать, они уже не знали устали, и Шарик бежал волчьей рысью из тени в тень, из укрытия в укрытие, сквозь заросли кустов, крапивы и лебеды вдоль дворцовой ограды и стен хозяйственных построек. Каждые десять — двадцать метров он замедлял бег, даже останавливался, слушал и, поднимая вверх нос, хватал воздух.
Таким образом он добрался до тенистого запущенного парка. Около высокой башни с каменными зубцами он потерял много времени, наблюдая из зарослей сирени за широко распахнутым окном, из которого пахло дымом, жареным мясом и врагами. Отступив подальше от ограды, он переплыл пруд, покрытый позеленевшей ряской, и, пользуясь случаем, напился воды.
Шарик опять выскочил к домам и садам деревушки во второй раз миновал ворота из железных прутьев, за которыми был виден мощеный двор, зеленый по бокам и лысый посредине, как старый вытоптанный ковер. Не задумываясь ни на минуту, Шарик начал второй круг, зная, что каждый поиск требует терпения, а когда бежишь во второй раз той же дорогой, можно заметить совершенно новый след.
Выдержка Шарика была вознаграждена: когда он бежал вдоль слепых выбеленных стен хлевов и овинов, он услышал вдруг крик боли. Шарик подкрался ближе, поднял нос и узнал своих. Через щель в покривившейся форточке пробивались два запаха: мыла и одеколона от Лидки и кожи и масла от Григория. Шарик сел на задние лапы, напрягся, собираясь прыгнуть, но тут же понял, что не достанет. Даже если бы и удалось ему зацепиться лапами за парапет, то как выломать проржавевшую решетку? Нет, здесь надо действовать иначе, хитростью, а не силой, как это пробуют иногда делать неопытные детеныши собачья и человеческие.
Плывя в душном воздухе среди клубящихся фиолетовых и черных туч, Григорий в какой-то момент вдруг заметил, что у него начинает болеть голова, и очень этому обрадовался, сообразив, что еще не все потеряно, что есть у него шансы увидеть горы, поросшие зарослями колючего тамариска и кустами животворного кизила, поля, покрытые темно-зелеными рядами чая, и две большие чинары, растущие посреди его родного села Квирикети.
Он осторожно пошевелил пальцами рук и ног, шеей. Григорий почувствовал острую боль, но в то же время как будто прояснилось в голове. Он припомнил приятную прохладу дворцового холла, отдающего честь солдата в польской форме, который, не переставая улыбаться, вдруг схватил Лидку за руки и вывернул их за спину. Прежде чем Саакашвили подумал броситься на защиту девушки, он перестал что-либо чувствовать и понимать.
А теперь руки у него были связаны за спиной, рот забит тряпкой, пахнущей старой молочной сывороткой, и он с трудом дышал. Стояла тишина. Только будто бы шелестела солома или сено.
Григорий стал медленно приподнимать веки. Вокруг полумрак. Сарай это, что ли? Свет падал через щель над воротами и через маленькое оконце в задней стене. На стене висела старая упряжь, а с другой стороны, за загородкой, нетронутый запас сена доставал до стропил. Наверно, каретный сарай...
Сам он сидел в кузове грузовика, стоявшего посреди глиняного пола. Привязанная к противоположному борту, смотрела на него Лидка с кляпом во рту. Щеки ее были мокры от слез. В ее глазах увидел он радость оттого, что он очнулся, а потом боль. Она смотрела на что-то, чего он не видел. Что за черт, немец там стоит, что ли? Может, целится и в любую минуту нажмет на спуск? Григорий затаил дыхание, чтобы услышать его, но тишина за спиной казалась неподвижной и пустой.
"Что-то надо делать", — подумал он неопределенно. И поскольку ничего конкретного не приходило ему в голову, он решил посмотреть, что там видит Лидка. Он вывернул шею, насколько мог, но не увидел ничего, Кроме вил, стоявших в углу. Повторил это движение еще раз, и еще... И вдруг зацепил кляпом за щепку, торчавшую из доски кузова. Ему пришла мысль освободиться таким образом от кляпа. Григорий начал поворачивать голову и туловище из стороны в сторону, а потом стал водить кляпом вдоль доски, чтобы он зацепился.
Два раза не удалось. Он почувствовал, как сильно врезались в руки ремни. Судорогой свело шею. В висках стучала кровь, и стук этот отдавался во всей голове. Может быть, надо было сидеть тихо, но в нем уже пробудилась жажда свободы, и он знал, что теперь уже не остановится, пока...
С огромным усилием, напрягая все мускулы, он попробовал зацепиться кляпом о щепку еще раз, начал отводить назад голову. Щепка затрещала и изогнулась. Если треснет... На лбу Григория выступил крупными каплями пот. Капли дрожали, стекали на шею...
Он еще раз повернул голову, зацепился сильнее, медленно, отвел голову назад, касаясь щекой доски. Кляп дрогнул, чуть-чуть высунулся, и теперь, помогая себе языком, Григорий наконец выплюнул его.
Некоторое время он сидел неподвижно с закрытыми глазами, отдыхал. Беззвучно открывал рот, облизывал губы. Попробовал, крепко ли держат ремни, которыми скрутили ему руки и привязали к борту машины, — крепко, ничего не удастся сделать.
Ободренный, однако, тем, что все же кое-чего добился, он решил ждать. Почему же немцы их сразу не убили? Чего они хотят? Хорошо, если за это время подойдет "Рыжий". Томаш, хоть вроде немного придурковатый, наверное, все же предупредит Янека. Григорий взглянул на Лидку, и ему захотелось как-то успокоить ее.
— Я пытался рассказать тебе в дороге, как мне не везет. Моего невезения на десятерых хватит. А особенно в любви. Я все смотрел, как они, Янек и Маруся, целовались в госпитале...
Лидка простонала сквозь кляп и показала глазами за его спину.
— Не могу. Даже если изогнусь, все равно не увижу, но ты ничего не бойся. Наши вот-вот подойдут... Так на чем я остановился?.. Да, думаю: пускай Маруся для Янека, но, может, кто-нибудь найдется и для меня. Когда Вихура привел этих девушек-близнецов на бал, я пригласил Аню, но вышел казус...
Лидка с отчаянием в глазах смотрела то на Григория, то ему за спину.
— Они поменялись, и та, с которой я танцевал, которую полюбил... Ай, вай ме! — вдруг вскрикнул он по-грузински.
Это Лидка, не зная, как иначе прервать его рассказ, сильно толкнула его ногой в щиколотку.
— Ты что это вдруг? Я стараюсь тебя отвлечь... Когда разговариваешь, время идет быстрее. Ту, с которой я танцевал, которую полюбил, зовут Ханя, — упрямо продолжал Григорий, подобрав под себя ноги, чтобы щиколотки были недосягаемы для пинков. — А как мне было узнать, которая из них Ханя, если обе...
Лидка в отчаянии разгребла ногой сено и застучала пяткой в доски кузова.
— ...Как два барашка из одного стада. Что ты устраиваешь шум и не даешь мне говорить? — оборвал он наконец свой рассказ и обратился к ней с обидой. — Я знаю, что надо предупредить наших, но сейчас пока ничего нельзя поделать...
Он замолчал и с удивлением смотрел, как приподнялся глиняный пол сарая, как глина треснула и начала крошиться. Он не мог понять, что происходит, пока в небольшом отверстии не увидел темный собачий нос.
— Подожди, подожди. Я сейчас... Шарик!
Услышав свое имя, Шарик принялся за работу с удвоенной энергией, когтями вырывал глину, протискивал голову, отступал, повизгивая, подкапывал еще и еще и наконец протиснулся в сарай. Стряхнул с себя землю и прыгнул в кузов.
Но не достал, когти только скользнули по доскам. Шарик обежал грузовик, прыгнул на капот, с капота на кабину, и вот он уже в кузове. Пользуясь тем, что у его друзей связаны руки, бесцеремонно облизал языком их лица.
— Перестань, — приструнил его грузин. — Целоваться лезешь, как красна девица... Ты лучше вот эти ремни перегрызи.
Григорий отклонился насколько мог от борта и начал объяснять Шарику:
— Ремни! Грызи их, грызи!
Читать полностью
Януш Пшимановский - Четыре танкиста и собака
