Аркадий Гайдар. Василий Крюков            

      У красноармейца Василия Крюкова была ранена лошадь, и его нагоняли белые казаки. Он, конечно, мог бы застрелиться, но ему этого не захотелось. Он отшвырнул пустую винтовку, отстегнул саблю, сунул наган за пазуху и, повернув ослабелого коня, поехал казакам навстречу.
      Казаки удивились такому делу, ибо не в обычае той войны было, чтобы красные бросали оружие наземь... Поэтому они не зарубили Крюкова с ходу, а окружили и захотели узнать, что этому человеку надобно и на что он надеется. Крюков снял серую папаху с красной звездой и сказал:
      - Кто здесь начальник, тот пусть скорее берет эту папаху.
      Тогда казаки решили, что в этой папахе зашит военный пакет, и они крикнули своего начальника.
      Но, когда тот подъехал и протянул руку, Крюков вырвал наган из-за пазухи и выстрелил офицеру в лоб. Крюкова казаки зарубили и поскакали дальше своим путем.
      Одни казаки ругали Крюкова, другие - своего офицера. Но были и такие, что ехали теперь молча и угрюмо думали о том, какая крепкая у красных сила.

1939

      Рассказ "Василий Крюков" впервые напечатан в сборнике "К бою готовы" - материалы для оборонного вечера в школе", выпущенного Детиздатом в 1939 году. Составителем сборника был товарищ Аркадия Гайдара детский писатель С.Г.Розанов.
      Т.А.Гайдар

Аркадий Гайдар - любимый писатель советских людей.

Сама жизнь Аркадия Гайдара - это интересная и волнующая книга. Большевик, комиссар, коммунист до последнего вздоха.  Шестнадцати лет от роду он командовал полком. Двадцати лет написал свою первую большую книгу. Он был красноармейцем, командиром, военным корреспондентом, писателем, путешественником, даже охотником. Много интересного, а порой и тяжёлого пришлось пережить Гайдару.

Вся жизнь его - подвиг во имя счастья трудового народа

Аркадий Гайдар. Пусть светит

      Отец запаздывал, и за стол к ужину сели трое: босой парень Ефимка, его маленькая сестренка Валька и семилетний братишка по прозванию Николашка-баловашка.
      Только что мать пошла доставать кашу, как внезапно погас свет.
      Мать из-за перегородки закричала:
      - Кто балуется? Это ты, Николашка? Смотри, идоленок, добалуешься!
      Николашка обиделся и сердито ответил!
      - Сама не видит, а сама говорит. Это не я потушил, а, наверное, пробки перегорели.
      Тогда мать приказала:

      - Пойди, Ефимка, притащи из сеней лестницу. Да поставь сначала сахарницу на полку, а то эти граждане в темноте разом сахар захапают.
      Вышел Ефим в сени, смотрит: что за беда? И на улице темно, и на станции темно, и кругом темно. А тут еще небо в черных тучах и луна пропала.
      Забежал Ефим в комнату и сказал:
      - Зажигайте, мама, коптилку. Это не пробки перегорели, а, наверное, что-нибудь на заводе случилось.
      Мать пошла в чулан за керосином, а Ефимка, разыскивая сапоги, торопливо полез под кровать. Левый сапог нашел, а правый никак.
      - Наверное, это вы опять куда-нибудь задевали? - спросил он у притихших ребятишек.

      Из травы выглянула курчавая белокурая голова, два ярко-синих глаза, и послышался сердитый шепот:
      - Валька... Валька... да заползай же ты, идол, справа! Заползай сзаду, а то он у-ч-ует.
      Густые лопухи зашевелились, и по их колыхавшимся верхушкам можно было догадаться, что кто-то осторожно ползет по земле.
      Вдруг белокурая голова охотника опять вынырнула из травы. Свистнула пущенная стрела и, глухо стукнувшись о доски гнилого забора, упала.
      Большой, жирный кот испуганно рванулся на крышу покривившейся бани и стремительно исчез в окне чердака.
      - Ду-урак... Эх, ты! - негодуя, проговорил охотник поднимающемуся с земли товарищу. - Я же тебе говорил - заползай. Там бы сзаду как удобно, а теперь на-ко, выкуси... Когда его опять уследишь.
      - Заползал бы сам, Яшка. Там крапива, я и то два раза обжегся.
      - "Крапива"! Когда на охоте, то тут не до крапивы. Тебе бы еще половик подостлать.
      - А раз она жжется!
      - Так ты перетерпи. Почему же я-то терплю... Хочешь, я сейчас голой рукой ее сорву и не сморгну даже? Вру, думаешь?
      Яшка вытер влажную руку, выдернул большой крапивный куст и, неестественно широко вылупив глаза, спросил, торжествуя:
      - Ну что, сморгнул? Эх ты, нюня.
      - Я не нюня вовсе, - обиженно ответил Валька. - Я тоже могу, только не хочу.
      - А ты захоти... Ну-ка, слабо захотеть?
      Веснушчатое курносое лицо Вальки покраснело; не принять вызова он теперь не мог.
      Он подошел к крапиве, заколебался было, но, почувствовав на себе насмешливый взгляд товарища, рывком выдернул большую, старую крапивину. Губы его задрожали, глаза заслезились; однако, силясь вызвать улыбку, он сказал, немного заикаясь:

«Деньги» — самый последний и пожалуй самый значительный из романов Золя; в нем ярко выделяются все достоинства и недостатки автора.

Роман «Деньги» можно рассматривать как дополнение и противопоста­ вление к роману «Накипь», т. е. к роману, в котором Золя с неумолимой резкостью и презрением описывает взаимоотношения в мелкобуржуазных кругах общества. Если раньше характерными особенностями мелкой буржуазии были правильный, строго размеренный тихий образ жизни, доморощенная честность и отсталое филистерство, дававшие художникам прежнего времени материал для изображения комических типов, то теперь, в новейшую эпоху, в романе «Накипь» она показана разлагающейся. И причиной такого изменения лица мелкой буржуазии была не жажда наживы, а давящая, постоянная нужда в деньгах. Отнюдь не погоня за удовольствиями и развлечениями, а главным образом жал­кое, горемычное существование, полное забот. Мелкий буржуа должен рассчитывать, скряжничать, прежде чем он будет в состоянии купить же­не какую-нибудь ленточку или игрушку ребенку; со смертельной обреченностью копит он франки и сантимы.

В своем романе «Деньги» Золя вводит нас в совершенно иной мир, находящийся в полном противоречии с мелкобуржуазными кругами, — в мир, где не считают сантимов, а орудуют тысячами франков. Здесь мы видим золотой поток в более быстром, стремительном и бурном движении, чем в золотоносных водах Перу; здесь золото стало и средством, и целью всей жизни, всех помыслов, всей деятельности. И охотятся за ним уже не для обеспечения собственной жизни, не для поддержки существования собственной семьи, не для разрешения вечного вопроса; «Что мы будем завтра есть-пить, во что одеваться?» В этих кругах трудятся и мучаются не из необходимости, а исключительно для того, чтобы нагромождать миллионы на миллионы, из любви к деньгам, ради денег. Еврей миллионер Гундерман, которого Золя нарисовал в романе «Деньги», лишен всяких потребностей.

В одном из своих произведений Бальзак выводит студента, веселого малого, бедняка в материальном отношении, но богато одаренного умственно, и этот студент в своей безысходной нужде утешает себя философскими размышлениями о том, что ни Наполеон, ни первый в мире богач не могут ни обедать по два раза в день, ни заводить любовных связей больше, чем он, бедный студент-медик. Гундерман уже не может принять в себя и одного обеда в день, а женщины для него не существуют. Его разрушенный желудок переносит только молоко, и когда ему хочется основательно кутнуть, он высасывает сок одной виноградины. Его сердце ускоренно бьется только при повышении и понижении биржевых бумаг.

Но любовь к золоту, характеризующая людей в изображаемом Золя мире, это любовь не к осязаемому металлическому золоту, к золоту блещущему, сверкающему, радующему глаз своим солнечным сиянием, а ухо гармоничным звоном. Скупой Грандэ, описанный Бальзаком, нежно любит золото ради его физических свойств, ради его цвета, звона, он держит сверкающие червонцы в надежном хранилище, он, играя, пропускает их сквозь пальцы, ему доставляет ни с чем не сравнимое наслаждение ко­паться в этих сокровищах, ощупывать их, гладить; он говорит о своем золоте ласкательными словами, восторженными, опьяненными речами влюбленного поэта: «Ну, принесите же мне мою любимую, мою зазнобу», говорит он дочери. «Поцелуй меня нежно, и я расскажу тебе тайну жизни и силы золота... Поверь мне, золото живет и двигается так же, как: и люди; оно уходит, возвращается, оно творит». Часами он услаждает себя: зрелищем сложенных в стопочки луидоров, — их блеск буквально гипнотизирует его. Он восклицает вдохновенно: «Это меня согревает!»

Золя — наш старый, близкий знакомый. Новое советское собрание его сочинений имеет свою большую предысторию, охватывающую девять десятилетий, в течение которых произведения Золя широко переводились на русский язык и на языки других советских народов.

В XIX столетии взаимосвязи между русской и французской литературами приобретают исключительно интенсивный характер. Велико воздействие на французскую литературу Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова. С другой стороны, Бальзак, Жорж Санд, Гюго, Золя пользуются огромным влиянием в России. Этот важный и еще недостаточно изученный процесс взаимодействия литератур налагает свой отпечаток на все последующее развитие не только в границах этих литератур, но и во всемирном масштабе.

Роль Золя в этом историческом взаимодействии особенно значительна. Начиная с 70-х годов его произведения непрерывно издаются на русском языке. Золя приобретает особую популярность в России.

В 1875 году он становится постоянным сотрудником журнала «Вестник Европы», и его «Парижские письма», в которых он раньше, чем во Франции, излагает свою эстетическую программу, становятся важным фактором русской культурной жизни.

Тургенев еще в середине 70-х годов писал Золя: «В России читают только вас» 1(Тургенев имел в виду, конечно, переводную литературу).

В. В. Стасов отмечал приблизительно в то же время в письме к Тургеневу «всеобщую, даже необыкновенную любовь всех у нас к Zola» 2.

Н. К. Михайловский писал в конце 1877 года о том, что «Золя стал наполовину русским писателем».

Эти признания крайне характерны. Чтобы оценить их значение, надо принять во внимание, что произведения Золя воспринимались в России прежде всего как беспощадная критика буржуазного общества. Так, много писавший о нем В. Чуйко сравнивает Золя и Курбе, отмечая «глубокое сродство двух талантов — врагов буржуазии». В. Чуйко приходит к очень справедливому выводу, что все творчество Золя является свидетельством того, «как страстно и глубоко он ненавидит буржуазный мир» 3.

Золя испытывал чувство глубокой признательности к русской культуре, где он нашел опору и поддержку как раз в тот момент, когда он подвергался ожесточенным нападкам у себя на родине.

«Пользуюсь случаем публично выразить всю мою благодарность этой великой стране, принявшей и усыновившей меня в то время, когда ни один журнал в Париже не принимал меня и не поддерживал меня в той литературной борьбе, которую я вел»,— пишет Золя. И дальше в этом же предисловии к сборнику «Экспериментальный роман»: «В страшные дни материальной нужды и отчаяния Россия возродила мои силы и веру в самого себя, предоставив мне трибуну и самую образованную и самую страстную аудиторию. Это благодаря ей я стал в критике тем, чем я сейчас являюсь. Я не могу об этом говорить без волнения и сохраняю вечную ей признательность»

3 сентября 1966 года в голландском городе Дельфсейле происходила торжественная и необычная церемония — в присутствии многочисленных гостей был открыт памятник литературному герою — комиссару полиции Мегрэ. Когда с памятника сняли покрывало, бургомистр Дельфсейля вручил метрическое свидетельство создателю этого персонажа: "Мегрэ, Жюль, родился в г. Дельфсейле в сентябре 1929 г. в возрасте 44 лет. Отец — Жорж Сименон. Мать неизвестна…"

Нетрудно догадаться, что отец Жюля Мегрэ — не кто иной, как выдающийся французский романист Жорж Сименон, который, если говорить о нем словами Эрнеста Хемингуэя, "умеет писать по-настоящему". Но чтобы правильно понять и оценить это высказывание, следует заглянуть в далекое прошлое, когда в небольшом бельгийском городе Льеже 13 февраля 1903 года появился на свет сам Жорж Сименон.

Отец его — Дезире Сименон — был скромным бухгалтером одной из страховых компаний, мать — Анриетт Брюлль — до замужества работала продавщицей в универсальном магазине. Детские годы будущего писателя омрачены глубоким разладом в семье. Отец — добрый, жизнерадостный человек. Сын шляпника, единственный в семье получивший образование, он не утратил простоты в обращении с окружающими, тесных связей со своей средой и ее традициями. Впоследствии Сименон писал об отце: "Он был для меня постоянным примером жизненной мудрости по отношению к себе и к окружающим. Он любил все. Он любил всех. Вот почему я питаю к нему такое уважение. Когда я создавал все понимающего и сочувствующего людям Мегрэ, я бессознательно вложил в него некоторые черты моего отца".

Иной характер был у матери. Ее отец когда-то быстро разбогател на торговле лесом и так же быстро разорился. Познавшая с детства жестокую нужду, Анриетт привыкла экономить во всем. "Первые слова, которые я услышал, будучи младенцем, были деньги, деньги, деньги", — вспоминает Сиыенон. Болезненно самолюбивая, она любой ценой стремилась вырваться из унизительной бедности.

Лакло (Laclos) Пьер Амбруаз Франсуа Шодерло де (18.10.1741, Амьен, департамент Сомма, ≈ 5.9.1803. Таранто, Италия), французский писатель.

В годы Великой французской революции выступал за низвержение и казнь Людовика XVI. Был членом Якобинского клуба.

Оставил труды по истории и военному делу. Автор романа в письмах «Опасные связи...» (т. 1≈4, 1782, русский перевод т. 1≈4, 1804≈1805), в котором дана яркая картина разложения аристократического общества накануне революции.

Лакло мастер аналитического романа, трезвого психологического анализа. Стендаль считал роман Лакло значительнейшим произведением французской литературы 18 в.

Шодерло де Лакло.

Опасные связи.

Или письма собранные в одном частном кружке лиц и опубликованные господином Ш.де Л.в назидание некоторым другим

      Считаем своим долгом предупредить Читателей, что, несмотря на заглавие этой Книги и на то, что говорит о ней в своем предисловии Редактор, мы не можем ручаться за подлинность этого собрания писем и даже имеем весьма веские основания полагать, что это всего-навсего Роман. Сдается нам также, что Автор, хотя он, казалось бы, стремится к правдоподобию, сам нарушает его, и притом весьма неуклюжим образом, из-за времени, к которому он приурочил изложенные им события. И впрямь, многим из выведенных у него действующих лиц свойственны нравы настолько дурные, что просто невозможно предположить, чтобы они были нашими современниками, жили в век торжества философии, когда распространяющееся повсюду просвещение сделало, как известно, всех мужчин столь благородными, а всех женщин столь скромными и благонравными.
      Мнение наше, следовательно, таково, что ежели события, описанные в этом Сочинении, и являются в какой-то мере истинными, они могли произойти лишь в каких-то иных местах или в иные времена, и мы строго порицаем Автора, который, видимо, поддался соблазну как можно больше заинтересовать Читателя, приблизившись к своему времени и к своей стране, и потому осмелился изобразить в наших обличьях и среди нашего быта нравы, нам до такой степени чуждые.
      Во всяком случае, мы хотели бы, насколько возможно, оградить слишком доверчивого Читателя от каких-либо недоумений по этому поводу и потому подкрепляем свою точку зрения соображением, которое высказываем тем смелее, что оно кажется нам совершенно бесспорным и неопровержимым: несомненно, одни и те же причины должны приводить к одним и тем же следствиям, а между тем в наши дни мы что-то не видим девиц, которые, обладая доходом в шестьдесят тысяч ливров, уходили бы в монастырь, а также президентш, которые, будучи юными и привлекательными, умирали бы от горя.

Человек большого роста, крепкого телосложения, с крупной головой, живыми, глубоко посаженными глазами, черноволосый — трудно было поверить, что ему 66 лет, невозможно представить себе, что 27 из них он провел в сырых и темных подвалах неаполитанских тюрем, — странно вел себя на прогулках.

Всемирно известный философ, пользовавшийся уважением кардинала Ришелье, астролог, внушавший суеверный ужас папе Урбану VIII, глубокий политик, дерзавший обращаться с советами и рекомендациями к европейским государям, мятежник, чей заговор едва не потряс основы испанского владычества в Южной Италии, поэт и ученый, реформатор и утопист, чьим обществом дорожили образованнейшие люди Франции, Германии и Италии, — он вприпрыжку бегал по саду, свистом подманивал птиц, подбрасывал шапку к небу, радостно смеялся и восклицал: «Вдохнем же, вдохнем жизни от этой жизни мира!» (Жизнью мира он называл воздух.)

Позади были изнурительные тюремные годы, допросы и пытки, навязанное ему общество инквизиторов, доносчиков, предателей и палачей, неправый суд и запоздалое оправдание. Здесь, на чужбине, во Франции, он впервые почувствовал себя на свободе. Впереди — встречи с величайшими умами Европы, завершение и издание философских трудов и политических памфлетов, задуманных, выношенных, написанных еще в тюрьме.

Философ строил планы на годы вперед. Астролог с опаской поглядывал на звезды. Жить ему оставалось не более пяти лет.

Есть философы — даже среди оставивших заметный след в истории мысли, — биография которых почти исчерпывается содержанием их сочинений. Ее не трудно изложить в нескольких строках краткой справки, похожей на послужной список.

Иное дело — жизнь философа, с юных лет вступившего в единоборство с могущественными силами своей эпохи, человека, для которого мысль и деяние были связаны неразрывно. Книги его создавались не в сосредоточенной тишине кабинетов и библиотек, а в глухом затворничестве одиночки, и не с университетских кафедр, а из подвалов неаполитанских тюрем возвещал он миру истины своей философии. И обращался ли он к калабрийским заговорщикам или к кардиналу Ришелье, к итальянским государям или к профессорам Сорбонны — его целью неизменно было воплощение в жизнь идеалов его философии, обновление мира — и в политике, и в науке. Вот почему неотделимы внешние события его жизни от этапов его духовной эволюции, его поступки — от его книг, биография философа — от философии борца.

Как-то один из почитателей Кампанеллы сравнил его с Пико делла Мирандола, поразившим воображение современников и потомков ранней и необыкновенной одаренностью.

Сын сапожника; с 1582 монах-доминиканец. В 1591 выступил с книгой «Философия, доказанная ощущениями» в защиту натурфилософии Б. Телезио против схоластического аристотелизма. Неоднократно подвергался церковному суду по обвинению в ереси.

В 1598‒1599 возглавил в Калабрии заговор против испанского владычества, был схвачен и приговорён к пожизненному заключению. За время почти 27-летнего пребывания в неаполитанских тюрьмах создал десятки сочинений по философии, политике, астрономии, медицине, частично опубликованных в Германии и распространявшихся в списках. В 1626 благодаря покровительству папы Урбана VIII, заинтересовавшегося астрологическими познаниями Кампанелла, был передан в распоряжение римской инквизиции, в мае 1629 освобожден и оправдан.

В 1634 Кампанелла бежал во Францию, где ему, при покровительстве кардинала Ришельё, удалось опубликовать часть своих сочинений.

В философии Кампанелла отстаивал необходимость опытного познания и развивал учение о «двойном» откровении (Природы и Писания). Выступив в защиту Г. Галилея, Кампанелла не принял учения о бесконечности Вселенной, допуская, однако, существование множества миров.

Коммунистическая утопия Кампанелла представляет собой программу всеобщего социального преобразования на основе общности имущества («Город Солнца», произведение, построенное в форме рассказа мореплавателя, 1602, опубликовано 1623, рус. пер. 1906) в рамках всемирной теократической монархии («Монархия Мессии»). В идеальной коммунистической общине у Кампанелла упразднены собственность и семья, дети воспитываются государством; труд является почётным и равно обязательным для всех, рабочий день сокращён до 4 часов благодаря высокой производительности и облегчению труда машинами; огромное внимание уделяется развитию науки («магическому знанию»), просвещению и трудовому воспитанию.

Руководство коммунистической общиной находится в руках учёно-жреческой касты. Осуществление своей программы Кампанелла, после провала Калабрийского заговора, возлагал на европейских государей (испанского, затем французского короля) и римского папу, стремясь достичь духовного единства человечества в рамках реформированного в соответствии с его идеалами католицизма.

Натурфилософия Кампанелла явилась одной из предпосылок нового естествознания; коммунистическая утопия Кампанелла делает его одним из ранних предшественников научного социализма.

      СОБЕСЕДНИКИ:
      Главный Гостинник и Мореход из Генуи

      Гостинник: Поведай мне, пожалуйста, о всех своих приключениях во время последнего плавания.

      Мореход: Я уже рассказывал тебе о своем кругосветном путешествии, во время которого попал я в конце концов на Тапробану, где был вынужден сойти на берег. Там, опасаясь туземцев, укрылся я в лесу; когда же я наконец из него выбрался, очутился я на широкой равнине, лежащей как раз на экваторе.

      Гостинник: Ну, а там что с тобой приключилось?

Заселение Америки европейцами и распространение в ней культуры Старого Света было большим шагом вперед по сравнению с тем, что существовало здесь до этого в первобытных обществах. Но этот исторически прогрессивный процесс сопровождался таким кровопролитием, такими насилиями и страданиями, какие всегда знаменовали приход феодализма и капитализма в любой стране. Прибывших из различных стран конкистадоров, которые внедряли свой более высокий общественный строй в Западном полушарии, вдохновляли отнюдь не идеи общественного прогресса; их единственной целью было захватить все что можно для себя и для своего класса. Эта животная алчность и двигала правящими классами всех феодально-капиталистических стран, участвовавших в колонизации Америки. В 1509 г. испанский король Фердинанд сформулировал в своем «Предписании» ту жестокую захватническую политику, которую проводили все державы, участвовавшие в колонизации Америки; он пригрозил индейским народам, что если те не покорятся, «мы... пойдем на вас войной, применяя все средства и способы, какими мы обладаем, мы заставим вас покориться власти и предписаниям церкви и ее владык; мы захватим вас, ваших жен и детей и обратим вас всех в рабство!» ¹

Многие авторы пытаются обелить покорителей Америки, обрекших ее на самую трагическую участь, на безграничные насилия, кровопролитие, рабство, эксплуатацию, нищету и страдания. Они утверждают, что все это якобы присуще самой природе человека и потому было исторически неизбежно. Они объявляют неизбежными все муки, ужасы и страдания, которые были уделом широких масс на протяжении всего этого долгого периода. Но это слишком легкий способ оправдать феодальное и капиталистическое хищничество. В этом смысле из истории Западного полушария можно сделать один важный вывод: капитализм развивает отсталые страны чрезвычайно варварскими методами. И этот вывод относится не только к преступлениям, совершенным эксплуататорами Америки в первые столетия после ее завоевания, но и к тем преступлениям, в которых капитализм повинен сейчас, в XX веке, в Латинской Америке, Азии и Африке. В противоположность этому социализм развивает отсталые районы, действуя совершенно иными, несравненно более благородными методами, чем капитализм. Об этом наглядно свидетельствуют огромные успехи, достигнутые при социализме многими прежде угнетенными и отсталыми народами в Советском Союзе, хотя в то время, когда в России началась революция, некоторые из этих народов жили почти той же первобытной жизнью, что и различные индейские племена в Америке. С уничтожением капитализма в СССР и с завоеванием власти рабочим классом некогда отсталые народы неуклонно идут по мирному пути к расцвету просвещения, промышленности, демократии и к всеобщему благосостоянию. Сейчас, хотя социалистический строй существует еще очень немного лет, эти народы находятся в первых рядах общественного прогресса и уже шагнули неизмеримо дальше вперед, чем несчастные первобытные народы американских стран после 460-летнего господства феодального и капиталистического строя. Читать далее...

Вопрос о том, откуда индейцы первоначально прибыли в Америку, вызывает множество споров. Когда Колумб открыл Америку, они уже населяли всю ее территорию, от Аляски до мыса Горн. Одни авторитеты утверждают, что индейцы пришли в Западное полушарие из Европы или Африки по существовавшему здесь некогда пространству суши — речь идет о воспетой в песнях и легендах «потонувшей Атлантиде»; другие считают, что индейцы перебрались в Америку морским путем — с островов южной части Тихого океана или из Африки; третьи полагают, что Америка является родиной всего человечества. Но это неправдоподобная гипотеза. В странах Западного полушария не обнаружено остатков доисторического «человека», какие находят в Европе, Азии и Африке. Имеющиеся данные позволяют предположить, что основная масса индейцев пришла в Западное полушарие из Азии через Берингов пролив, хотя некоторые могли приплыть туда и через Тихий океан. Большинство ученых полагает, что индейцы переселялись в Америку последовательными волнами через Аляску в последний ледниковый период, около 25 тысяч лет назад. Поскольку уровень моря был тогда приблизительно на 69 метров ниже теперешнего, они могли переходить по суше из Сибири на Аляску, и уже оттуда, как полагают, пришельцы в течение последующих веков постепенно расселились по всему Западному полушарию Численность индейского населения обоих материков ко времени открытия Колумба также является предметом бесконечных догадок; по различным версиям, она составляла от 14 миллионов до 40 миллионов человек². На территории нынешних Соединенных Штатов и Канады тогда жило, вероятно, около миллиона индейцев ³; в Вест-Индии их тоже было не меньше миллиона; примерно 2 или 3 милпиона населяли нынешнюю территорию Бразилии, Аргентины, Уругвая, Парагвая и Чили. Основная же масса индейского населения была сосредоточена в Мексике, Гватемале и других странах Центральной Америки, а также в Венесуэле, Колумбии, Эквадоре, Перу и Боливии в Южной Америке. Именно в этих в основном гористых районах, где земледелие стояло на более высоком уровне, существовали большие индейские государства. В одной только Мексике насчитывалось, как полагают, 9 миллионов индейцев. Читать далее...

День 12 октября 1492 года, когда сын генуэзского * ткача Христофор Колумб сошел на берег острова, который он впоследствии назвал Сан-Сальвадором **, был одним из великих дней в мировой истории. Открытие Америки экспедицией, которую снарядила Испания, дало могучий толчок прогрессу человечества во многих направлениях. Подорвав еще глубже загнивающий феодальный строй и ускорив развитие в Европе молодой капиталистической системы, оно фактически положило конец эпохе средневековья. В сфере деятельности цивилизованного человечества появилось два новых обширных континента, населенных народами незнакомой культуры и изобилующих всяческими природными богатствами, и это значительно расширило круг его экономических и политических идей и во многом изменило его представление об окружающем мире. Огромные социальные сдвиги, происходившие на протяжении столетий, последовавших за открытием Америки, революционизировали все представления человечества о демократии, науке, культуре и духовной свободе. Несмотря на то, что развитие Нового Света породило также различные опасные тенденции реакционного характера и тем самым причинило человечеству бесконечные страдания и лишения, в своей основе это был глубоко прогрессивный процесс, непрестанно усиливавший действие тех факторов, которые в настоящее время ведут мир к исторически неизбежному социализму. Читать далее...